Аврора звука не проронила, только позабытая было маска улыбка-ухмылка появилась на ее лице и она через паузу, тоже на чеченском, выдала:
— Мы все получим по заслугам.
— Что? — вскрикнул Бидаев. — Ты намекаешь про моего отца? Я не забыл, что его у твоего дома убили.
— Благослови его Бог, если захочет, — спокойной хочет быть Аврора, — только мы-то все знаем, эту школу войны и террора прожили… Убили-то твоего отца ваши коллеги, — она сделала ударение на последнем слове, — либо по их указке.
— Замолкни!
— А что молчать?! У вас командующий один, а все, кто воюет, его солдатики-игрушки: туда-сюда водит он вами. Но он ведь тоже не главный, не главный кукловод… А ты кукла, хоть и возомнил из себя…
— Замолкни! — еще одна хлесткая пощечина.
Да она вновь сдержалась, вновь эта маска-ухмыл-ка на ее лице и она шепотом говорит:
— Впрочем, есть Бог, хвала Ему!.. Могу я помолиться?
— Тебе не поможет, поздно.
— Это никогда не поздно… Ты бы начал молиться: на мир, на людей, на себя по-другому бы посмотрел.
— Это как?
— Просто, по-человечески.
— Ах, ты, дрянь! — возмутился Бидаев. — Ты хочешь сказать, что ты человек, а я не человек?
— А разве, что ты творишь, гуманно?
— Замолкни! Ты будешь учить меня, старая шлюха!
— Что? — вот тут Аврора дернулась, стала вскипать. — Я все стерплю, и терпела. Но «шлюха»?.. Не забудь. Я замужем, у меня есть муж.
— Ты о Цанаеве? — усмехнулся Бидаев.
— Есть и Таусовы.
— Ты о своем ублюдке калеке-племяннике? — и это она вынесла. А он продолжал: — Так он еще раз в горы пойдет, кокнем, и ваши боевики, то есть бандиты-менты, его не спасут.
— Все в руках Бога. Всех не истребишь.
— Ха-ха-ха, ты, наверное, об этом, — он грубо ткнул пальцем по ее слегка выпирающему животу — Оплодотворилась?! Хочешь, чтобы еще один ублюдок поперек моего горла встал?
Вот тут она не совладала собой, с воплем:
— Сам ты ублюдок и породивший тебя отец был ублюдок и тварь! — она, как защищающая свое потомство волчица, бросилась на него, словно жаждая вырвать его злобный язык, бессовестные глаза.
И неизвестно, как бы этот поединок закончился, все-таки Аврора и духом, и телом была сильна, подмяла следователя. Да все, как положено, было под контролем. В кабинет забежали сослуживцы, оторвали Аврору, и она в пылу гнева и борьбы услышала слова Бидаева:
— Шприц, укол ей всади.
— Нельзя, она ведь беременна.
— Я сказал, быстрей!
А Аврора еще более взбунтовалась, рассвирепела… Увы! Когда она пришла в себя — вокруг тишина, покой, белым-бело, лишь от постели сыростью и подвалом веет, а она первым делом провела по животу, ведь она уже привыкла его ласкать, с ним разговаривать, и он ее частенько, когда недоволен был, — ножками или головой…