Все. У нее все болело, все ныло. Она, наверное, впервые в жизни почувствовала какой-то надлом, — впереди только пропасть, бездна, как ад, и она с трудом, на ватных ногах пошла туда, постучала в это чертово логово, а кричать, кого-то звать, сил нет. Да и кого здесь возможно позвать? Да тяжелая дверь в преисподнюю отворилась и перед ней — крупная, взрослая женщина в выцветшем халате.
— Где мой ребенок? — взмолилась Аврора.
Слезы ручьями текли по ее изможденному, бескровному лицу.
— Какой ребенок? — женщина с бесстрастием и с презрением с ног до головы осмотрела Аврору. — Что надо?
— Где мой ребенок? — испуганно-мертвецким голосом произнесла Аврора.
— A-а, ты о выкидыше? В канализацию, куда ж еще?
— О-о! — вознесла дрожащие руки Аврора, будто хотела эту женщину задушить, но та ее грубо отпихнула, захлопнула дверь.
Аврора стала стучать в дверь, как могла, кричала, точнее, слабо стонала. Тишина, и вдруг она догадалась:
— Откройте! Я подпишу любую бумагу! Передайте Бидаеву, что я подпишусь.
Не мгновенно, но среагировали — появился Бидаев, тоже не совсем свежий, злой, с исцарапанным лицом (за это он получит медаль и повышение по службе, как борец с терроризмом).
— Что скулишь?.. Давно бы так. А то выпендриваешься, словно у тебя иной вариант есть.
— Отдай, верни! Будь человеком, — она на кафеле, полусидя, полуваляясь перед ним, умоляла: — Если ты чеченец, помоги. Отдай. Не дай бросить в канализацию. Помоги! Отдай!
— Ты о чем?.. Да успокойся и внятно скажи.
— Ребенок, ребенок, — скулила она.
— А! — додумался Бидаев. — Ну и что?
— Отдай, не дай в канализацию… Это ведь существо, моя кровь…
— Это невозможно, — он пихнул ее. — Вставай.
— Я заплачу.
Наступила пауза. Он сел на корточки перед ней, с брезгливостью на лице, но все же прильнул к ее уху и на чеченском прошептал:
— Сколько?
— Все. Все, что у меня есть, — так же на чеченском шептала она.
— Это сколько?
— Все. Все, что есть.
— Сколько? Цифру скажи.
— Двадцать.
— Что?
— Двадцать тысяч.
— Чего? Деревянных, русских? Или?
— Евро.
Лицо Бидаева оживилось, приняло вразумительный вид:
— Это почти невозможно. Но я постараюсь, — он встал, вновь ее пихнул. — Но ты не шуми.
Вернулся он скоро. Видимо, старался, аж запыхался. А она застыла в той же позе, лишь слезы текут и вся дрожит.
— Договорился, — тихо сказал он. — Только вашему брату веры нет. Как говорил классик: «Утром деньги — вечером стулья». Кому будешь звонить? — и пока она думала, он уже и это знал. — Цанаеву?
Как только произнесли эту фамилию, она встрепенулась, словно очнулась. Встала, даже спину выпрямить постаралась.