В одиннадцатом часу он закончил работу. На улице еще было светло, лишь к ночи спала духота, и москвичи вышли погулять. Цанаев тоже всю жизнь любил гулять, много ходить. Да это, видимо, в прошлом. И если раньше он до самого дома пешком шел, всю дорогу об Авроре думал и с нею, как сумасшедший, почти вслух говорил, то на сей раз он мечтал как-нибудь добраться до метро: тяжело, одышка, сил вовсе нет и даже полупустой портфель, где пара документов, несъеденный обед, аппетита нет, и сверх-важная флешка, — но и это превратилось в тяжелую ношу. И на сей раз, он, конечно же, думает об Авроре, да говорит, точнее, ругается, с другими — Бидаева он сотрет в порошок, попадет тот теперь в его разгневанные руки… И словно во сне, словно услышали его мольбу — перед ним, прямо посреди дороги, вырос лично Бидаев. И нагло, впритык, даже поддев небрежно старенький ремень Цанаева, обдавая профессора угаром спиртным, и говорит вперемежку на якобы родном и русском, как ныне чеченцы говорят, небрежно он выдал:
— Ты, старик, хочешь жить, прикуси язык. Не то отрежу, в одно место засуну.
— О-у-у! — на всю округу взбешенно заорал профессор, в ярости бросился вперед и словно в черную, бездонную пропасть, как дорогу в ад, провалился, полетел и сквозь падение он еще слышал: «Милиция! Скорую!..»
А он ведь жаждал такую мгновенную смерть.
* * *
В элементарной физике есть закон — «Золотое правило механики», который гласит: сколько выигрываете в силе, столько же и проигрываете в расстоянии». Проще говоря, сколько находите, столько теряете. И открыв этот закон, Архимед сказал: «Дайте мне точку опоры — я переверну мир».
Вот была бы у Авроры хоть какая-то опора — мир бы она не перевернула, но за себя бы постоять смогла. Однако Цанаев ей опорой стать не смог, не смог ее защитить, отстоять ее честь и достоинство. И она, как Цанаев думает, должна была его презирать. А на самом деле она во всем корит себя, говорит, что все проблемы его — из-за нее, и не свяжи он свою судьбу с ней, все бы у него было бы спокойно, благопристойно, словом, как должно быть на склоне лет у уважаемого профессора. А у него столько проблем, такие стрессы, что он был почти на грани смерти — врачи спасли; вновь операция на сердце, реанимация и он вот-вот приходит в себя. И основная его мысль: он не живой, не мертвый. Не больной, потому что ничего не болит, и нездоров, потому что только-только сам стал дышать, а есть самостоятельно еще не может. Словом, бренное тело его зависимо от аппаратов. Зато может мыслить, и этим он теперь живет, благо думать, вспоминать, анализировать времени предостаточно.