Нет, вроде бы, Цанаев не трус, по крайней мере, трусом себя не считает, но он осторожен. Да и зачем ему всякие ненужные, чужие проблемы? Ведь он ученый, гуманист, словом, мирный труженик. И хотя Ца-наеву эта война, этот разгул стихии и эта жестокость не то что нравились, да чем-то, как процесс борьбы, как он считал, зарождение нового миропорядка, где участвует и он, в целом, его привлекали, как стороннего наблюдателя или вяло-пассивного участника, с малой долей риска, но и с утешительными дивидендами, с внутренним удовлетворением — он в этом действе, вроде, в гуще национальных событий. Однако, когда эти события коснулись его, он занервничал и, как тайм-аут, для разрядки, решил улететь в Москву: по семье соскучился, дела.
Еще будучи в аэропорту, только пройдя регистрацию, он уже ощущал и предвкушал мощный, пусть где-то хаотичный и нервный, но культурно-цивилизованный масштаб столицы России, в коем ты песчинка, и никто про тебя не вспомнит и не подумает, — не как в Грозном, но жизнь, вроде мирная жизнь, да тоже в Москве кипит… А тут, что он видит! Из-за формы одежды и так на нее все смотрят, а она еще в темных, огромных очках, и явно кого-то выискивает. Неужто его ищет?
У Цанаева еще был шанс прошмыгнуть через спецконтроль. Но он уже стал понимать натуру Авроры. Она любое препятствие преодолеет. И лучше, чем в узком месте, в просторном аэропорту.
Вот она его увидела, конечно же, его искала, решительно двинулась.
— Гал Аладович, пожалуйста, простите, — Аврора говорила по-русски, значит разговор будет официальный. — Я знаю, это некорректно, но у меня нет другого выхода… У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться, — тут она взяла очень большую паузу.
Цанаев интуитивно понял, что разговор о деньгах, и он все, что у него есть, отдал бы, лишь бы эта сцена произошла не здесь, у всех на виду.
— Очки-то зачем надела? — с нескрываемым раздражением спросил он.
Аврора резко, более чем приличествует, приблизилась к нему, чуточку опустила очки, тут же поправила. А Цанаев только вскользь заметил обширный, темный синяк. Зато глаза — проникновенно-мечущие-ся, унылые, влажно-теплые глаза.
— Тебе деньги нужны?
— Да, три тысячи… долларов.
— Откуда у меня такие деньги? — Аврора, как провинившаяся школьница, опустила голову, и Цанаеву она показалась совсем маленькой, жалкой, еще более похудевшей за последнее время. — Я из Москвы привезу.
— Я вам верну. Через пару месяцев верну… А когда вы прилетите?
— Через неделю.
Услышав это, Аврора быстренько отошла в сторону, стала кому-то звонить, видно, разговор был нелегкий, потому что, когда она вернулась к Цанаеву, обильная испарина у нее на лбу.