— Выпейте это, вам полегчает.
Он залпом осушил довольно емкий бокал. После этого долго сидел, тупым отрешенным взглядом упершись в пол, иногда выдавая отрыжку, и когда в его сознании мир, вроде бы, чуточку просветлел, чувствуя ее близость, он неожиданно прошептал:
— Аврора, я люблю тебя! — не услышав ответа, он поднял голову, повторил громче: — Аврора, я люблю тебя! — видя, как она, кинув сожалеющий взгляд, уходит, вдруг бросился к ней, пытаясь обнять, поцеловать, положить на диван.
Он помнит борьбу, и что проиграл, больше ничего не помнит… А когда очнулся, уже светло, откуда-то манящий аромат кофе и чего-то еще вкусного, жареного.
Цанаев тяжело встал, с ужасом обхватил голову. Он спал в костюме, только туфли сняты. Весь измят, брюки грязные, воняют, следы блевотины. Да кошмар в ином: он в жизни в постели не мочился. От стыда готов был сквозь землю провалиться.
— Гал Аладович, вы проснулись? — он вздрогнул от голоса Авроры.
Её не видно, тон отнюдь не жестко-повелительный, скорее, участливый.
— На стуле — вешалка для одежды, белье положите в пакет. Там же халат. Вешалку и пакет повесьте на ручку двери, — у него выбора не было, он исполнил ее просьбы. — Я в прачечную, — он увидел лишь ее руку, — через пару часов вернусь. Завтрак на столе, ванная рядом, разберетесь, — хлопнула входная дверь.
Жилплощадь очень маленькая, как раз для неприхотливой Авроры.
Цанаев долго принимал душ, после с аппетитом ел, — желудок горел, когда позвонила Аврора:
— Гал Аладович, у вас все нормально? В холодильнике есть еда.
Через час она вновь позвонила:
— Я уже рядом. Вы пройдите, пожалуйста, в комнату.
Цанаев вновь увидел лишь ее руку. Одежда свежая, аж пахнет. Он оделся. К сожалению, совесть так не выстирать: он мучается.
— Вы будете пить чай?
Маленькая кухня, маленький, уже накрытый стол, но она не садится, стоит в дверях.
— Садись, сядь, пожалуйста, — умоляет Цанаев.
— Я и так нарушила все каноны чеченской девушки.
— Какие «каноны»? — раздражен Цанаев. — Ничего не случилось.
— Случилось, — вдруг повысила голос Аврора. — Что вы еще хотите?.. К себе в дом сама привела! От алкоголя разве добро будет?
— Ты хочешь сказать, от алкоголика?
— Я хочу сказать, что это для меня позор. И этот изъян не отмоешь.
— Да о чем ты говоришь? — развел руками Цанаев. — Кто видел? Чеченцев тут все равно нет, а этим — сама знаешь.
— При чем тут «чеченцы» и «эти»? Бог все видит. А совесть моя? Вы хоть помните, что чудили?
И тут у Цанаева вырвалось, ляпнул, что думал:
— А ты хоть девственница?
— Ах! — воскликнула Аврора, зубы заскрежетали, дернулась, будто молнией прошибло, и такое напряжение, даже Цанаева ток прошиб. Виновато он уставился на нее. А ее лицо скривилось, а потом позабытая маска-улыбка, как защитная реакция; но и она не помогла — слезы ручьями покатились, она закрыла лицо, убежала.