— Прости, прости Аврора, — Цанаев теперь был в тесноватом коридоре, а она — в единственной комнате, где он спал. — Прости меня.
— Уходите, уйдите из моей жизни, навсегда.
Цанаев торопливо обулся, хотел было выйти, прикрыл дверь, нервничая, долго переминался с ноги на ногу в коридоре.
— Вы еще не ушли?
— Аврора, у меня денег нет… То ли потерял, может, пропил. Куда я?.. Чужая страна. Никого не знаю. Одолжи.
— Подождите на улице, — злобы не уловил Цанаев в ее голосе. А она: — Нет. Не выходите. Подождите на кухне. Я быстро.
Цанаев вновь очутился на кухне, понял, что Аврора молится. После этого он исполнял все ее пожелания.
Вечерним рейсом он вылетал в Москву.
— Спасибо, — говорил Цанаев. — Спасибо, что провожаешь.
— Я боюсь, что вы вновь начнете пить, все пропьете.
Теперь он обиделся, насупился, до спецконтроля молчал и у самой черты вдруг спросил:
— Аврора, а ты как узнала, что я лечу?
— Ваша супруга сказала.
— Она знала твой телефон?
— Как-то узнала. Здесь, в Норвегии, ведь немало чеченцев проживают.
— Да, — подтвердил Цанаев, задумался. — Кстати, у нее двоюродная сестра здесь живет… А что она тебе наговорила?
— У нее спросите, — она глянула прямо в его глаза. — В одном она оказалась права.
— В чем? — дернулся Цанаев, и видя, что Аврора упорно молчит. — В том, что я напьюсь? Я полтора месяца не пил, даже больше. А вчера… вчера я сорвался… Ты ведь исчезла, стала скрываться от меня.
— Я не от вас скрывалась, — перебила Аврора.
— А от кого? — оторопел Цанаев.
— От вашей жены. Прощайте, — она развернулась, быстро стала удаляться;
Цанаев, словно только проснулся, долго смотрел ей вслед, и когда она уже стала исчезать в толпе, бросился за ней:
— Аврора! Аврора! — кричал он, как сумасшедший.
Она остановилась, смутилась:
— Гал Аладович, — уже строгие, повышенные нотки появились в ее тоне и в жестах, — вы ведете себя…
— Прости, прости, — от бега задыхался он. — Аврора, послушай меня.
— Я послушала вашу жену и не хочу, даже боюсь, с вами впредь общаться. Прощайте, — она хотела уйти, но он схватил ее, тут же одернулся.
— Что вы себе позволяете? — она гневным взглядом измерила его с ног до головы. — Счастливого пути. Не опоздайте на рейс.
Она растворилась в толпе, а Цанаев, как вкопанный, простоял минут пять на том же месте. Он слышал, что уже не в первый раз объявляют посадку на Москву, однако глаза искали иное, и он уже был у барной стойки, как его легонько тронули:
— Гал Аладович, я вас умоляю, — ее голос был очень участливым. — Вы ведь в Грозном почти не пили. Отчего вы так сломались?
— Аврора, Аврора, ты позволишь мне звонить? — его глаза увлажнились, он дрожал. — Прошу тебя. Ты нужна мне… Клянусь, я больше пить не буду.