— Рон Хейзелхерст слушает, — раздался наконец голос в трубке.
— Да, мой друг священнослужитель. А это Томас Найт, заокеанская заноза, которая не дает вам покоя.
Хейзелхерст обрадовался, услышав его голос. Он спросил о поездке на континент и о прогрессе в деле разгадки тайны.
Вкратце рассказав о последних событиях, Томас задал вопрос:
— Эта знакомая в Сорбонне, которая по вашей просьбе занималась бумагами Сент-Эвремона?..
— Да, Франсуаза, а что?
— Вы говорили с ней с тех пор?
— Нет, а что?
— Мне просто любопытно, не упоминала ли она о наших поисках кому-либо еще. У меня сложилось впечатление, что кто-то знал о моей поездке в провинцию Шампань и о том, что я там искал. Считать это случайным совпадением никак нельзя.
— Я могу ей позвонить и спросить, — предложил служитель. — Вам придется подождать, потому что у нас как раз начинается вечерняя служба. По какому номеру я смогу вас найти?
Томас огляделся по сторонам и ответил:
— Я в деревне Вулстоун. Тут есть паб.
— Как он называется?
Найт посмотрел на ставший уже знакомым образ на вывеске, прицепленной к деревянному фронтону под остроконечной крышей.
— «Белая лошадь».
Естественно.
Взяв за стойкой пинту лучшего светлого пива, Томас устроился за столиком на улице. Он заказал так называемый обед пахаря, хотя по времени уже было пора ужинать, и, потягивая пиво, рассматривал сад в классическом английском стиле, с большими пахучими розами и прудом, над которым подобно маленьким вертолетам кружились стрекозы. Внизу, в долине, ветер почти не чувствовался, и было по-прежнему довольно тепло. Смеркаться начнет только часа через два, но мягкий свет уже начинал медленно переходить в сумерки. Найт сидел, наслаждаясь одиночеством.
Обед пахаря состоял из тарелки хлеба и салата с восхитительным сухим белым чеддером, заправленного сладким острым маринадом. Томас заканчивал вторую кружку пива, когда его позвали к телефону.
В голосе Хейзелхерста прозвучали виноватые нотки.
— Наверное, это я во всем виноват. Не настоял на том, чтобы Франсуаза молчала.
— Кому она рассказала?
— К сожалению, точно она припомнить не может. Ей показалось, кому-то из Америки.
— Мужчине или женщине?
— Женщине. Для профессора еще молода, но знает, что к чему.
«Джулия Макбрайд», — подумал Томас.
— Все дело вот в чем, — продолжал служитель. — Франсуазе показалось, будто эта американка уже сама все знала.
— Что я отправляюсь в Эперне?
— Нет, что Сент-Эвремон, скорее всего, отправил утерянную пьесу во Францию, а после революции она вернулась в провинцию Шампань. Франсуаза рассказала об этом только потому, что решила, будто американка сама пришла к такому же выводу.