Он предусмотрительно отступил в толпу, боясь, как бы она в него не вцепилась. Староста поднял руку.
— Люди, опомнитесь! Криком мы делу не поможем. Напишу обжалование и завтра же свезу в город. Больше нечего делать.
— Тут одно только может помочь, — странным голосом, мрачно сказал Захарчук.
Стало тихо.
— Это что же?
— Или мы, или он.
— Справедливо говорит! — пронзительно закричала Баниха.
За ней подняли дикий крик и все бабы:
— Чего тут ждать? Чего смотреть? Народ, в Остшень!
— В Остшень!
С криком, с шумом все стали протискиваться к дверям. Лица разгорались красным пламенем. По всей деревне лаяли собаки. Все, кто жив, выскакивали из изб. Староста выбежал на улицу. Он был бледен, руки у него тряслись.
Прямиком, по задворкам, кинулся он к избе Роеков, ища Винцента.
— Задержать надо, беда будет.
Винцент в смятении искал шапку, беспомощно метался по комнате. Между тем весть разнеслась по всей деревне. Игначиха выскочила за дверь с младшим ребенком на руках и грянулась оземь возле самой навозной кучи.
— О господи, о господи, ведь пропадем, ведь помрем с голоду, ведь до весны не дождемся! А, чтоб его молнией сожгло за его глотку ненасытную, за наши обиды, за наше горе горькое!
Бабий плач и причитания неслись по всем дворам, по огородам, далеко вдоль дороги. Игначиха с решимостью отчаяния завернула ребенка в платок.
— Ну, идти так идти!
Анна кинулась из избы в толпу женщин. Ее с ног до головы охватил странный, непонятный трепет. В этот миг она забыла обо всем — о камнях, которыми в нее швыряли на дороге, о всех ядовитых взглядах и еще худших словечках. До мозга костей пронзил ее бабий плач. Ясно как на ладони увидела она, что Калинам подписан смертный приговор, и в ней растаяла, исчезла куда-то вся злоба. Впервые она стояла в толпе женщин, как равная между равными, как своя.
В толпе крестьян она заметила седеющую голову Яновича и, ни минуты не размышляя, двинулась с валившей по дороге толпой.
— В Остшень!
Бабы пытались затянуть набожное песнопение, и оно несколько мгновений, срываясь, слабо звучало над дорогой.
— Матерь! Всех скорбящих матерь!
На повороте, подле недостроенной школы, им преградили дорогу староста и учитель.
— Люди, что вы делаете? Опомнитесь!
— Дело еще можно как-нибудь уладить, — охрипшим голосом пытался кричать Винцент.
— А вам тоже полагалось бы быть с крестьянами, а не против крестьян! — крикнул ему прямо в лицо Роек.
— Кто тут живет, пусть идет с деревней, а коли нет, так — вон!
— В Остшень!
По дороге, нагоняя толпу, бежали запоздавшие. Вздымались клубы пыли, несся грозный шум.