Учитель стоял, окаменев от ужаса.
— Теперь будет бал, — сказал староста. Губы его дрожали. Он дернул Винцента за рукав.
— Идемте. Здесь больше делать нечего.
Они медленно повернули к опустевшей деревне. Странно глядели на них широко распахнутые двери изб. Из мужчин в деревне не осталось почти никого — разве больные и старики. Дети с криком носились по дороге, не понимая, что делается. Из Яновичевого хлева вышли на дорогу две свиньи и рыли землю, высоко подбрасывая песок. Возбужденные недавней суматохой собаки рвались на цепях и наполняли воздух диким лаем.
— Через час-два будут там, — сказал староста, и Винцент похолодел.
— Но ведь так нельзя… Ведь надо предупредить, сделать что-нибудь…
Староста пожал плечами.
— А что вы сделаете? Поеду сейчас в участок, сообщу. Только все равно не успеют.
Винцент помог ему запрячь коня, — работника старосты не было. Старостиха стояла на пороге и тихо плакала.
— Боже, боже, что только будет!
— Не плачь, к вечеру вернусь. А может, и вы со мной поедете? — обратился он к учителю. — Хотя нет, вам лучше остаться в деревне, а то тут никого…
Старый Плыцяк медленно тащился по дороге, постукивая палкой.
— Да, да… «Там, где нет справедливости, где один обладает всем, а другой ничем, где один просвещен, а другой живет во тьме, — там должны быть и преступления… Темнота, нищета и голод сами вложат в руки человека топор, тлеющую головню и меч…» Просто страсть, господин учитель, просто страсть!
— Почему же вы, Плыцяк, не объяснили, не удержали?
Старик поднял на него затуманенные глаза.
— Как же я могу удерживать, объяснять? Нищета и голод сами вложат в руки человека топор, тлеющую головню и меч.
Он потихоньку шлепал по дороге.
— На пригорок, под сосны иду, посмотреть, как там.
— Оттуда же ничего не видно.
— Ужо будет видно, будет видно и отсюда, иначе быть не может, — уйма народу пошла, без малого вся деревня. Бабы с ребятишками на руках. Страсть, господин учитель, просто страсть. Ведь только водой и жили Калины столько лет — при отцах, при дедах и прадедах. Пожалуй, еще с того времени, как люди стали селиться здесь на Буге, как еще первые избы построили… Бог дал людям воду, не удивительно, что они не стерпели, коли у них дар божий забрать хотят?
Он с трудом карабкался на поросший чебрецом пригорок. Винцент безвольно брел за ним.
— И как у человека в голове переворачивается, когда у него всего много… Здесь ведь все, все кругом остшеньское. Земли, леса и воды… Да не такие земли, как наши, — хо-хо! Да, видно, всего ему мало, всего не хватает. Графский бор, и графские поля, и графские пруды. А наше — только песок, да эти сосенки, да еще эта капелька воды, — и та, выходит, теперь уже не наша, не Калинская.