— …Вот так, хорошо. Берите стул. Или, нет, — садитесь во-о-н в то кресло, в нем будет поудобнее… Да оно и лучше подойдет сыну бога. А по батюшке вас как величать? Саваофович?
Теперь глаза маршала откровенно смеялись. Интересно, что он нашел тут смешного? Он ведь глубоко верующий человек. Да и в ушедшей в прошлое в 17-м году империи это было общепринято.
— Нет, товарищ маршал, Адрианович! Или – Перунович… Это как посмотреть.
— Ну-ка, ну-ка, голубчик, продолжайте, прошу вас… Мне уже и без ваших лекарств стало лучше, уверяю вас, майор! Рассказывайте!
— Хорошо, товарищ маршал…
— Давайте без чинов… я ведь уже сказал. Вы пришли навестить больного старика? Лечить его? Вот и давайте вновь познакомимся, товарищ лекарь, — Борис Михайлович Шапошников! А вас как звать-величать?
— Кошаков, Вадим Игнатьевич Кошаков… Там, где я был сыном бога, меня звали Тур. Но, прежде чем начать разговор, Борис Михайлович, дайте-ка я вам поставлю вот эту штуку… на сгиб локтя или на запястье… Не беспокойтесь – это лекарство. Не из госпиталя, берите выше! Из горних, можно сказать, вершин! Из другого мира. Нам не помешают? Нет? Тогда – слушайте…
И я начал свой рассказ. Глядя прямо ему в глаза…
Прошло около часа. Шапошников порозовел, он непосредственно охал и ахал в ходе моего рассказа. Самочувствие его явно улучшилось.
— Может быть, чаю э-э-э, Вадим Игнатьевич, а?
— Отчего же, Борис Михайлович, я с удовольствием!
Шапошников, покряхтывая, неуклюже развернулся и нажал какую-то кнопку. Дверь приотворилась, и в комнату заглянул порученец.
— Хорошо бы нам чаю, голубчик… да с вареньем и лимончиком! Сделаете?
— Сейчас, товарищ маршал! — Порученец исчез.
— Помогите-ка мне подняться, Вадим Игнатьевич… совсем я расклеился… У-ф-ф! Вот так, хорошо. Садитесь рядом…
Дверь вновь открылась, теперь широко. Зашел подполковник, за ним – пожилая женщина с подносом. На сервировочном столике был быстро накрыт чай.
— Спасибо, спасибо, а теперь – включите, пожалуйста радио… Вот так, хорошо, вы свободны, голубчик. А мы тут еще поговорим. Не беспокойте нас, хорошо?
— Слушаюсь!
— Прошу извинить – скоро жена будет петь… Она у меня, знаете ли, певица. Послушаем вместе… Так вот, Вадим Игнатьевич… о чем это я хотел спросить… — маршал в затруднении посмотрел на меня.
Я знал, о чем.
— Это должно было произойти в марте 1945 года… У вас рак желудка, Борис Михайлович, болезнь запущена…
Он не дал мне договорить. Взгляд его был твердым, но грустным.
— Вот, значит, как… М-да… Но я не об этом… — голос его напрягся. — Я о победе. О нашей Победе!
— Май 45-го, вы не доживете до Победы дней сорок пять. Точнее – не дожили бы… Вот, это я оставляю вам. Никому не показывайте! Особенно – близким и врачам. Ночью, когда вы будете один, ставьте, как я вам показал, на запястье. Раз в неделю. Думаю, это даст вам два-три года. Я не бог, я только сын бога… Смерть я отменить не могу. Да и он, наверное, тоже. Без смерти не будет и жизни, так ведь?