Зона как зона… На Колыме эта еще не самой худшей была. Так говорили те, кто бывал в других местах.
Здесь даже воры уважали двоих мужиков: Илью Ивановича и Афиногена. Эти двое меж собой дружны…
А вот и дерево. Елка. Из одного корня два ствола выросли. Макушки вровень. Но у одной — словно сердце морозом прихвачено. Наклонилось слегка влево. А второе деревце, обняв лапой, придержало друга. Эту елку так и зовут: Илья с Афиногеном.
Говорят, они познакомились в тот день, когда Афиноген прибыл в зону.
Не будь Ильи Ивановича, туго пришлось бы Афиногену. Он всем рубил правду в глаза. Не умел держать свое мнение при себе. За то дорого платился. Сколько раз выручал его из неприятностей Илья Иванович — сам Афиноген со счету сбился.
И хотя часто предупреждал — не давай волю языку раньше рассудка! — уважал Афиногена и ценил в нем человека.
Вот и вчера единственный свой свитер ему отнес. Надел силой. Сам в латаной рубашке остался.
Когда, в бараке Илью Ивановича спросили работяги, — зачем он это сделал, ответил:
— Он в этой жизни нужнее, чем я. У него голова — одна на миллион. Ему надо выжить. А я — что? Работяга. Таких полно по свету. Есть и будут…
Аслан удивленно качал головой. Ну куском хлеба, куревом, кипятком поделиться — это куда ни шло. Всякому понятно. И Аслану такое доводилось. Но вот отдать последнее, такое, пожалуй, слишком…
Ведь вот свои, идейные, не дали Афиногену ничего. Значит, не совсем дурные. Одно дело базлать про политику. На это все горазды, а чуть прижало — всяк за себя и никакого равенства и братства.
«Брат — покуда на параше сидит, под самым носом. А сгони его — сразу врагом станет. Так все. Хоть идейные, хоть ворюги», — сплюнул окурок Аслан.
Хотя… И сразу неловко стало. Вот тут, да, именно здесь, упал Афиноген в яму, ногу повредил о сук ольхи. Кто-то из идейных нательную рубаху с себя снял. Перевязал Афиногена. А кто — до сих пор не знает. Да и не спросил…
Бежит колымская трасса по зиме. Перемахивая горы, распадки, промерзшие до печенок речки, заснеженную, в морозной дымке марь.
Вот этот крученый, всегда леденистый распадок назвали зэки Мокрый Хвост.
Говорят, когда-то в старые времена, жила здесь чукча- шаманка. Вон на той горе с бубном плясала. Ей оттуда далеко было видно.
От отца с матерью из родного чума сбежала, чтобы за старика замуж насильно не выдали. Был у этой девчонки чудесный дар. Взглядом любого зверя остановить могла. Понимала голос всякой птахи и козявки. Там, на горе, говорят и теперь ее чум стоит.
Бывало, понравится ей какой-нибудь охотник, пригласит к себе. Накормит, обогреет, приютит. А обидит кто — крутнется вокруг себя, сделается старухой с харей волчьей. Взвоет. И соберутся к чуму ее все волчьи стаи земли колымской. От них ни ружьем, ни уговорами не отбиться. Разнесут в куски…