— Но ведь так людей подавить может… Может пода вить людей… Может подавить… — Абрамов совсем не замечал, что говорит вслух.
Но минутами словно туман наплывал на его память. И тогда он уже не так определенно утверждал, что все было. Поэтому прежде, чем начать киркой сбивать штукатурку с какого попало блока — он решительно не знал, с какого бы лучше начать, — он приготовил себе раствор, чтобы заделывать сбитое. Но было уже почти темно. В темноте словно кто-то выкрадывал часы. И серый сумеречный рассвет начался, казалось, прямо с этих вечерних сумерек.
— Да вы с ума посходили! — крикнула я Абрамову и Ане Брянцевой. — Ненормальные!
В два лома они сбивали штукатурку, которую я сама наносила вчера.
— Женя! — сказала Аня таким голосом, что у меня поневоле стало как-то холодно на сердце. — Беда! Левитин и Губарев где-то здесь скрыли разбитый, с трещиной, блок. Может быть завал.
— Ненормальные! — разозлилась я. — Если где-нибудь есть трещины, то только в ваших головах. Здесь я вчера штукатурила.
Абрамов сразу поднялся.
— Значит, не в этой комнате.
Он сказал и сразу ушел в другую. Он не спорил. Он ни в чем не собирался меня уверять. Мне он верил на слово. Он только очень торопился успеть: было почти восемь, люди шли на работу.
Я пошла вслед за Абрамовым и Аней в другую комнату. Я хорошо помнила тот вечер, когда мы с Виктором вышли из клуба, и Губарев подошел к нам. Вспомнила их лица. Да, по-моему, они тогда в чем-то обманули меня, обманули, не сговариваясь; потому что они понимали друг друга лучше, чем я их. Им нужно тогда было просто уйти одним.
Я выглянула через балконную дверь. Один из стеновых блоков был чуть проштукатурен снаружи. Это был большой, несущий блок.
— Если щель есть, то только в этом блоке, — сказала я.
Абрамов выглянул вслед за мной.
— Верно! — согласился он. — С вечера темно было. Я его не разглядел.
Щель мы обнаружили с первого же взмаха ломика. Ломик ушел концом глубже, чем на слой штукатурки. Штукатурка посыпалась сама, облетела кусками. И щель прямая, как затаившаяся змея, зачернела в развале. Мы стояли и смотрели на щель. Мы стояли молча — так, что не могли не слышать шагов. Звуки вначале поднимались по звонкой бетонной лестнице вверх, потом пошли по плоскости пола. Я знала, кто ходит так по участку, знала этот стремительный торопливо-уверенный шаг. У Ани на руке были часы, старые-престарые, с облезлым корпусом. Мне было видно, как по выдавленному кружочку на них ползла секундная стрелка. Он мог бы сказать:
— Щель? Откуда! Кто посмел скрыть?!
Стрелочка обежала свой маленький мирок, замкнув круг.