— Если бы мы не выпустили гной, ему бы стало хуже, — сказала Климентина. — Теперь ему полегчает, но выздороветь он не выздоровеет, пока им не займется врач. Ему настоящее лечение нужно. Я его вылечить не смогу, уж никак не тут, в лесу. Здесь полно грязи. Она попадет в рану, от этого не уберечься.
— Спасибо, — сказала мама, и Джинкс повторила за ней:
— Спасибо.
Из своего комбинезона Джинкс достала промокший платок, стерла им с моего лица гной и бросила платок в огонь.
Казалось бы, от такого всякий аппетит пропадет, но нет, не пропал. У этой семьи нашлось несколько пустых банок в поклаже — в них тоже раньше была еда, но после того, как их вскрыли, очистили и вымыли, не уцелели даже наклейки.
Одну такую банку выдали нам с Джинкс на двоих, другую — двум старшим детям, третью — маме на пару с малышом. Так все получили банку или банку на двоих. Дети все это время молчали, словно убитые. Вели себя совсем не так, как обычно ведут себя дети. Из них словно давно все силы ушли. Больно было смотреть на них.
Нам всем досталось понемногу бобов, а потом мы поискали хворосту, чтобы костер не погас. Хотя ночь была теплой, но костер не только согревал, он давал свет, и с ним было куда уютнее.
Все растянулись на земле, чтобы отдохнуть. Я тоже попыталась уснуть, но не могла, все думала про Скунса. Джинкс перебралась ко мне. Ей тоже мысли о Скунсе не давали покоя. Склонившись к моему уху, она зашептала:
— Надо быть настороже, не проморгать Скунса.
Я показала ей нож — раскрытый, у меня под рукой.
— Все равно что в быка иголкой тыкать, — фыркнула она.
— По крайней мере постараюсь оставить ему что-то на память о себе.
— Он тебя и так запомнит, — ответила Джинкс. — Он прихватит с собой твои руки, чтобы о тебе вспоминать.
Непонятно, как может человек одновременно волноваться до смерти и в то же время умирать от усталости, но я продержалась недолго, и никакие страхи не помешали мне уснуть: мне показалось, будто я падаю с высокого дерева, медленно планирую в воздухе, словно сосновая иголка. Глаза сами собой закрылись, а когда наступил день и я проснулась и убедилась, что обе руки все еще при мне, оставалось лишь вздохнуть с облегчением.
Я глянула на Джинкс. Она сидела у костра, упершись локтями в колени, уронив голову на руки. Сперва я подумала, что Джинкс героически несет вахту, но потом разглядела, что она в этой позе и заснула.
Я поднялась и сходила в лес по делам, а потом прошлась к реке. Ветер унялся, река текла спокойно, и я пожалела о том, что мы лишились плота. Я спустилась к воде, размышляя, как бы раздобыть завтрак, и наткнулась на то место, где мы накануне выбросили мешки, оставив себе только банки с деньгами и прахом. Я подумала, стоит еще раз покопаться в мешках, вдруг сушеное мясо все-таки еще годится.