— Чего ты говоришь? — Джинкс застыла с прищепкой в руках, так и не защелкнув ею вывешенную пару трусов. — Как это он не папаша?
— Так вот и не папаша. Есть такой человек — Брайан Коллинз, он живет в Глейдуотере, и он мой настоящий папаша. Он адвокат.
— Поди-ка!
— Правда-правда.
— Ничё себе! — изумилась Джинкс.
— Лучшее, что могло со мной случиться, — узнать, что старый засранец мне вовсе не сродни.
— Все-таки он тебя вырастил, — напомнила Джинкс.
— Нет, вырастила меня мама, покуда не залегла в постель с бальзамом, а с тех пор, как я научилась сама себе воду в кружку наливать, пожалуй, и она ничего для меня особо не делала. Короче, Джинкс: я твердо решила уехать, и уеду, с вами или без вас!
Мои слова повисли в воздухе, как мокрое белье на веревке. Мы доставали очередную вещь из корзины, вешали ее, делали шаг, доставали следующую вещь, и так пока не уперлись в дальний столб. Только тогда Джинкс снова заговорила:
— Когда ты уезжаешь?
— Чем скорее, тем лучше. Я бы хотела еще раз взглянуть на ту карту, попытаться угадать, где зарыт клад, забрать деньги, сжечь Мэй Линн, сложить прах в банку, и в путь. Сейчас поговорю с тобой, потом пойду к Терри, возьму карту и посмотрю, удастся ли ее расшифровать. Мне терять нечего, я должна убраться отсюда как можно скорее. Мама совсем сдалась. Она мне так сказала. Вроде как благословила меня уезжать и делать со своей жизнью, что смогу. И к тому же я сильно на нее сержусь за то, что она давно не рассказала мне, что папаша мне вовсе не сродни. Все равно как услышать: «Знаешь, а твои ноги — они вовсе не твои. Я украла их у другой девочки, когда ты родилась, а теперь их просят обратно».
— Может, она думала, тебе легче будет принять это, когда подрастешь, — заступилась Джинкс.
— По крайней мере теперь я знаю, что он мне не папаша, и это уже приятно, а про настоящего отца мама сказала, что он хороший человек.
Джинкс кивнула, подобрала с земли опустевшую корзину и двинулась к дому, а я шла за ней.
— Не забывай: ты никогда не видела своего настоящего папашу, да и твоя мама вот уже шестнадцать лет как ничего про него не знает. Он мог стать таким, как Дон. Или хуже. А может, он и вовсе помер.
— Не говори так! — взмолилась я.
— Я не пытаюсь отговорить тебя, раз уж ты всю душу в эту идею вложила, но я твой друг и стараюсь тебя предостеречь. Когда все идет из рук вон плохо, не стоит надеяться, что хуже не будет. Иногда все идет хуже и хуже, и хуже вроде некуда, а все-таки становится еще хуже.
— Довольно мрачный взгляд на жизнь, — проворчала я.
— Допустим. Но так и в самом деле бывает.