— Надеюсь, ты не права.
— Кстати, — ухмыльнулась вдруг Джинкс, — а ты собираешься вернуть их обратно?
— Кого — их?
— Ноги, которые мама одолжила для тебя?
Терри жил в «городе» — так назывался десяток домов, которые словно подхватил торнадо и перенес в наши края да и разбросал вкривь и вкось по улочке, никак им не удавалось встать в ровный ряд. Дом Терри тоже срикошетил вбок от главной улочки и хлопнулся в черную грязь на верхней дороге. Сам по себе дом был неплохой — чистенький и крепкий, как у Джинкс, но побольше. С обеих сторон к нему примыкали дома, причем эти три дома, в отличие от тех, что на главной линии, даже выстроились по одной прямой и выглядели более-менее одинаково: у каждого домика маленький двор и спереди, и сзади, причем спереди — цветочные клумбы. У Терри в саду обнаружился еще и какой-то пацаненок, жирный коротышка с морковно-рыжими волосами и зеленой соплей, которая доползла до угла рта, да там и засохла, словно лужица-язычок, просочившаяся из отхожего места.
Двор был обнесен белой оградой с калиткой. Я толкнула калитку, протиснулась в щель, помахала парнишке рукой. Это был сводный брат Терри — один из. Терри всю свою сводную родню терпеть не мог — думаю, главным образом из-за того, что, с тех пор как его мамочка снова вышла замуж, он перестал быть пупом ее вселенной. С тех пор все дрожал, будто его выгнали на дождь и шляпы не дали. Мне-то казалось, не все так плохо у них в семье, но, видимо, это зависит от того, с чем сравнивать.
Малыша, который гулял в саду, Терри прозвал Козявкой, и так его теперь все и звали, даже родной отец и мачеха. От этого не отделаешься — прозвище прилепилось на всю жизнь, как одному моему родичу, которого так и зовут Кака. Хотя уж лучше Кака, чем Козявка, тем более когда и вправду нос весь в козявках.
— Терри дома? — спросила я Козявку.
Козявка оглядел меня так, словно есть собрался.
— Он за домом с ниггером.
Яблочко от яблони недалеко падает. Терри предупреждал, что его новый папаша никак не может смириться с тем, что приходится платить цветным медяк за два часа тяжелой работы — он бы их покупал, как покупает на базаре мулов.
— Спасибо, — сказала я.
— Знаешь, что у парней и девочек эти штучки разные? — спросил меня пацан.
— Слыхала, — ответила я.
Я пошла на задний двор. Там у забора была высокая поленница, а возле поленницы стоял Терри. Еще ближе к поленнице стоял высокий чернокожий и махал топором — рубил дрова, бросая полешки один из другим на пень, ловко, играючи, как рыба, ныряющая в воде. Я стояла и любовалась его работой — здорово у него получалось. Рубашку парень снял, мускулатура у него была на зависть, потная кожа блестела, как лакричная палочка, и такого же оттенка. Последнее время я стала приглядываться к мужчинам, и белым, и цветным, и кое-какие наблюдения меня тревожили и вместе с тем занимали.