— Ты это уже говорила, — сказала я. — Слабое утешение, на мой вкус.
— Но те времена, когда он был хорошим, остались в прошлом и уходят все дальше, и он так долго пробыл сплющенным, что, наверное, уже не исправится. Я горжусь тобой — ты-то никому не дала себя придавить. Ты всякий раз тут же распрямлялась, как пружина, ты сохранила надежду. У меня были в молодости надежды, и сейчас я пытаюсь припомнить, что это такое, и думаю, как помочь тебе осуществить твои.
— Я стараюсь, — пробормотала я. — Но со мной-то он всегда обращался плохо. Специально делал так, чтобы мне было плохо.
— Боюсь, я об этом знала — и молчала.
— Почему же ты не вмешивалась?
— Духу не хватало.
Опять-таки не слишком вразумительный ответ, но я понимала, что лучшего от нее не добьешься. Я решила: этой ночью мы все начинаем с начала, с чистого листа. Не буду я ей припоминать прошлое. Мама коснулась моей руки и смолкла. Я еще теснее прижалась к ней, как старая больная собака, которую наконец-то пожалели.
Посреди ночи нас всех разбудила мама: перевалилась на край плота и лежала там на брюхе, выворачиваясь наизнанку. Когда все, что в ней было, вылилось в реку, я оттащила маму обратно на середину плота, укрыла, обняла обеими руками, но ее трясло так, словно она страшно замерзла — с чего бы, ведь ночь была теплая?
— Мне нужен мой бальзам, — заявила мама. — Вот что со мной происходит. Я не взяла с собой бальзам, ни капли не взяла. Надо отвыкать постепенно, а не бросать вот так, махом. Мне совсем плохо. Мне уж казалось, Господь призывает меня, а это пересмешник забавлялся. Мне снова приснилась та черная лошадь, и белую я тоже видела, но теперь она бежала — слишком быстро бежала, не догнать.
— Время придет — догонишь, — подбодрила я.
Она еще какое-то время потрепетала, потом затихла, и мы обе уснули.
Во второй раз нас разбудило солнышко. Маме стало гораздо лучше, и мне тоже при свете дня представилось, будто все кончится как нельзя лучше.
Мама собралась в дорогу не хуже Терри. Даже кукурузные пышки с собой прихватила и выдала каждому из нас по две, а запивали мы водой из термоса, который взял с собой Терри. Такого отличного кукурузного хлеба я в жизни не едала, и вода показалась слаще всей воды, что я пила прежде. Мама — я заметила — проглотила капельку воды, а есть и вовсе не стала.
Мы отвязали плот, столкнули его обратно в реку и продолжили путь. Течение весело несло нас, река не петляла, мы без забот неслись себе вперед, даже делать ничего не приходилось, покуда плот не прибивался к левому или правому берегу, а тогда мы с силой отталкивались на стремнину, где течение вновь подхватывало нас и быстро несло вперед. Но благо течение было сильное, а плот крепкий, накренялся или цеплялся за берег он редко, а так мы все больше держались середины и чувствовали себя преотлично. Движение почти и не чувствовалось, я могла бы и забыть о том, что я на плоту, если б не видела, как мимо нас мелькают деревья, меняется ландшафт берега.