Маракот кричит в телефон наверх:
«– Поднимите нас на десять-пятнадцать метров!
…Но дьявольский рак не отставал. Вскоре мы снова услышали царапанье и постукиванье клешней, которыми он продолжал ощупывать кабинку. …Мы медленно двинулись над краем бездны. Раз темнота не спасла нас от нападения, мы включили свет. Одно окно было совершенно закрыто брюхом чудовища. Голова и огромные клещи работали на крыше, и удары по кабинке звучали, как погребальный колокол. Чудовище обладало невероятной силой. Никогда еще смертному не приходилось быть в таком положении: километры воды внизу – и злобное чудовище сверху! Качка усилилась. И вот мы почувствовали, что чудовище дергает канат! Трубка принесла испуганный крик капитана, а Маракот вскочил, в отчаянии всплеснув руками. Даже внутри кабинки мы слышали скрежет перетираемого каната, звон и свист рвущейся проволоки – и через мгновение мы уже падали в бездонную пропасть.
У меня до сих пор в ушах звенит дикий крик Маракота.
– Канат оборван! Мы пропали! Все погибло! – вопил он. Потом, схватив телефонную трубку, отчаянно крикнул: – Прощайте, капитан, прощайте все!
Это были наши последние слова, обращенные к людям на земле».
Как вы уже поняли, батискаф для исследования дна Атлантического океана был спущен с корабля, с которым сохранялась и телефонная связь, пока чудовищный краб не оборвал канат, на котором держалась кабина. И теперь, «медленно вращаясь, широкими кругами, мы стали спускаться в бездонную пропасть. Прошло, наверное, не больше пяти минут, но нам они показались часом, когда телефонный провод натянулся и лопнул с тихим стоном, как струна. В ту же минуту лопнула и проводящая воздух трубка, и сквозь отверстие стала по каплям просачиваться соленая вода. Опытные, проворные руки Билли Сканлэна мигом перетянули конец резиновой трубки узлами, и вода перестала течь… Затем лопнул электрический провод, и мгновенно потух свет, но доктор в темноте добрался до аккумуляторов, и на потолке вспыхнули лампочки».
И доктор говорит своим спутникам, что света нам хватит на неделю, добавляя «с кривой усмешкой»:
«– Во всяком случае, мы умрем при свете…»
Добряк-профессор говорит:
«– Мне, собственно, все равно. Я старик, довольно пожил, и моя роль в мире сыграна. Единственно, о чем я сожалею, зачем я вовлек двух молодых людей в это опасное предприятие. Я должен был рисковать один.
Я просто и горячо пожал ему руку, не в силах произнести ни слова. Билл Сканлэн тоже молчал. Мы медленно опускались, измеряя скорость по теням рыб, поднимавшихся вверх мимо окон. Казалось, что это рыбы подымаются вверх, а не мы опускаемся вниз».