— Невероятно, — помотал головой штурмбаннфюрер, увлекая фон Шмидта в другую комнату. — С тех пор как началась война, мне приходится отсыпаться днем, уснуть ночью — непозволительная роскошь.
— Потому что вы до сих пор не поняли, что жизнь, как и смерть, — это всего лишь невообразимое великосветское дерь-рьмо, — многозначительно объяснил ему фон Шмидт и, пьяно икнув, погрузился в пододеяльную темень.
На перекрёстке, у которого начиналась дорога, ведущая к поместью Герлинген, Бургдорф вновь остановил свою колонну. Почти с минуту он сидел, закрыв глаза и упершись подбородком в грудь, словно творил молитву или решался на какой-то очень трудный шаг.
— Что-то произошло? — занервничал Майзель.
— Произошло, — ответил генерал пехоты, не отрывая от груди подбородка. — Причем самое гадкое из всего, что только могло с нами произойти в эту войну.
— Вы имеете в виду нашу поездку к Роммелю?
— Наше убийство Роммеля — вот что я имею в виду.
— Не мы же принимали это решение, Бургдорф. Но, коль оно уже принято, значит, фельдмаршал должен умереть. Он во что бы то ни стало должен умереть. Таков приказ, который мы обязаны выполнить. И все ваши интеллигентские вспышки угрызения совести в данном случае ни к чему. Тем более они не должны исходить от вас, личного адъютанта фюрера.
— Вы правы, Майзель, вы правы, — встрепенулся Бургдорф, почувствовав, какая угроза исходит из напоминания Майзеля о его должности, да к тому же приправленная ссылкой на «интеллигентские угрызения совести».
Яростно повертев головой, он осмотрелся по сторонам, словно бы пытался сориентироваться на местности, и тут же приказал гауптштурмфюреру Вольке разделить своё воинство, чтобы, просачиваясь всеми доступными путями, как можно незаметнее окружить убежище Лиса Пустыни. При этом бронетранспортёры и замаскированные посты пехоты он приказал располагать метрах в ста пятидесяти от усадьбы, дабы они не бросались в глаза местным жителям и не привлекали к себе особого внимания.
— …Да только все эти меры уже не имеют никакого смысла! — саркастически возмутился Майзель, выслушав переданный Бургдорфом по радио приказ.
— Что… «не имеет смысла»? — не воспринял его сарказма адъютант Гитлера.
— Всё то время, которое мы могли дать Роммелю, чтобы позволить ему избежать ареста, мы уже дали.
— Вы не правы, Майзель: никаких шансов Роммелю мы не давали. Он вообще пока что не знает о цели нашего прибытия, поэтому ситуацию драматизировать не стоит.
— И всё же мы непростительно медлим, генерал.
— Неужели думаете, что Эрвин решится бежать на наших глазах?