— Он будет моим личным представителем. Но об этом не должен знать никто, кроме вас. Для всех остальных он будет представлять белую русскую армию генерала Семёнова, её разведку. И пусть вас не смущает его чин полковника, на самом деле Курбатов ещё достаточно молод, хотя и успел пройти по тылам красных от Маньчжурии до линии Восточного фронта. Вполне естественно, что такому человеку понадобятся и политическое убежище, и просто какой-то приют. Мы не можем допустить, чтобы диверсанта такого уровня власти Италии выдали сталинистам, которые, конечно же, этого потребуют. Поэтому он появится у вас под чужими документами, и вы получите еще одного офицера собственной службы безопасности, храброго и на всё готового.
— Так, может быть, вы и фамилию его назовёте?
— Полковник Курбатов. Полковник, князь Курбатов.
— Князь? — загорелись глаза Марии-Виктории, которая всегда тянулась к аристократической среде. — По легенде или по жизни?
— Боже упаси: никакой легенды. Истинный князь, с древними аристократическими корнями, — знал об этой её слабости Скорцени. — Перед отъездом оставлю вам газету, в которой вы прочтете о его рейде по тылам сталинистов. Это впечатляет.
— Надеюсь, статья не была сопровождена фотографией полковника?
— Не была, естественно.
— Проследите, чтобы его фотография не появлялась ни в одной газете, а досье на него из германских архивов перекочевало в архив «разведмонастыря Орнезия». К тому же я согласна с вами: никто не должен догадываться, что полковник — ваш личный агент.
— Может же и у нас с вами оставаться хоть какая-то тайна. Исключительно на двоих.
— Причём замечу: не моя вина в том, что такой тайны до сих пор не появилось.
— Справедливый упрёк.
Бургдорфу вдруг вспомнился слух, просочившийся из окружения фюрера о том, что, якобы, арестовывая адмирала Канариса, бригаденфюрер Шелленберг тоже по-рыцарски предоставил ему возможность бежать. Сделано это было, дескать, совершенно демонстративно. Оставив сопровождавшего его эсэсовца на первом этаже особняка, он предложил шефу абвера подготовиться к аресту в таких условиях, при которых тот мог без особого труда улизнуть или, что ещё проще, покончить жизнь самоубийством. При этом Шелленберг, известный в ставке фюрера ещё и под кличкой «Красавчик», сильно рисковал, поскольку после любого из этих «уходов» мог возникнуть вопрос об аресте самого бригаденфюрера.
Но адмирал такой возможностью не воспользовался, «великодушно» отдав себя в руки правосудия. К его поступку в СД и рейхсканцелярии относились по-разному: одни одобряли, считая, что как офицер он обязан был предстать перед судом, чтобы попытаться защитить свою честь и честь своего рода; другие же, наоборот, рассматривали этот его поступок как проявление непрофессионализма, который, собственно, и погубил в своё время абвер.