С того часа, когда Бургдорф получил особое задание фюрера, действительно пошли уже вторые сутки. Однако его никто не торопил, не инструктировал, не вручал ампулы с ядом «гестапином», не подчинял ему бронемашины с солдатами ваффен-СС. Внемля совету Гиммлера, Он уже трижды связывался с квартирой члена Суда чести — генерала Майзеля, но этот праведник вдруг куда-то исчез. И Бургдорф с уверенностью впадающего в манию величия алкоголика начал подозревать, что вокруг него зреет заговор всеобщего презрения.
Подсунув жребий «убийцы фельдмаршала Роммеля», эта свора тотчас же отвернулась от него, оплела сетью молчания и теперь предавала генерала-изгоя придворной — пока еще только придворной! — анафеме. Уж чему-чему, а этому в «Вольфшанце» научились.
Бургдорф, конечно же, завидовал славе Роммеля, вместе с которым когда-то начинал свою военную карьеру. Стиснув зубы от ярости, он следил за тем, как Роммеля осыпают чинами, должностями и наградами. Он готов был молиться на ту пулю или осколок, которые прервали бы восхождение «ливийского наполеончика». А сам терпеливо, с душевным трепетом, ждал, когда фюрер наконец заметит, что рядом с ним находится генерал, которому тоже можно доверить любую армию или даже группу армий; который достоин фельдмаршальского жезла не меньше, чем все эти Паулюсы, Клюге, Роммели и Витцлебены. С той только разницей, что он, Бургдорф, никогда — даже в мыслях — не позволит себе предать фюрера, предать идею Третьего рейха. Но так уж случилось, что вспоминали о нём только тогда, когда в очередной раз нужен был широколампасный денщик.
Отсиживаясь в адъютантах Гитлера, Бургдорф, ясное дело, тоже бредил своим «Африканским корпусом», своим Дюнкерком, своим «штурмом Ленинграда». «На жизнь любого генерала, любого полководца выпадает одна-единственная битва, — исповедовался Бургдорф кристальной чистоте бокала, которая становится его звездном часом. — Судьба преподнесла тебе такое сражение. Она вознесла тебя на гребень власти, окутав мутной придворной пеной; дала тебе шанс добыть собственный маршальский жезл. Однако ты так ничего и не предпринял, чтобы дотянуться до него. А что теперь? Какова твоя должность: палач по особым поручениям? И это ты, генерал Бургдорф?!»
Мысленно произнеся свое определение: «Палач по особым поручениям», Бургдорф вздрогнул и испуганно оглянулся, словно опасался, что в комнате окажется кто-то, кто сумеет прочесть его мысли, а значит, навсегда закрепить за ним это прозвище, это клеймо — «Убийца по особым поручениям».
Телефонную трубку он снимал с твёрдым намерением приказу Майзелю отправляться в Герлинген, в имение Роммеля, И добиться «почетного ухода» фельдмаршала из жизни. Причём сделать это любой ценой. Повелеть от имени фюрера, насильственно затолкать эту ампулу в рот Лиса Пустыни, пристрелить его, в конце концов, выдавая это убийство за самозащиту при попытке фельдмаршала выстрелить первым…