Бургдорф намерен был нажать на Майзеля, ссылаясь на волю Гиммлера и самого фюрера, а там уж будь что будет… Вот только телефон ангела из Суда офицерской чести опять предательски молчал. Предательски… молчал!
«Нет, — продолжил свою исповедь адъютант фюрера, — кем бы и каким образом ты ни вошёл в историю этой войны, ты ни в коем случае не должен остаться в ней «убийцей Роммеля». Пусть «несостоявшийся генерал пехоты», как назвал Бургдорфа один из завистников, пусть «самый обласканный фюрером неудачник», как позволил себе однажды выразиться «гестаповский Мюллер», но только не убийца Роммеля.»
— Что-то произошло, наш генерал? — появилась в проёме двери двадцативосьмилетняя хозяйка квартиры.
На тридцатом году жизни ее муж умудрился дослужиться до генерал-майора артиллерии, а через две недели после получения этого чина, переброшенный из Франции под Ленинград, скончался от прободения самого банального аппендицита. Вильгельму достаточно было вспомнить о дичайшей несправедливости судьбы по отношению к этому генералу, чтобы все его собственные неудачи и огорчения показались всего лишь мелким недоразумением. А забывать о смерти этого генерала не позволяла сама Альбина Крайдер, иронически называвшая себя не иначе как «Двухнедельной Генеральшей».
— Произошло, фрау Крайдер, только очень давно.
— И всё же вы чем-то расстроены, наш генерал Бургдорф, — не унималась Двухнедельная Генеральша. Вот уже почти год генерал квартирует у этой миловидной женщины, и всё это время она обращается только так: «наш генерал», а чаще — «наш генерал Бургдорф», как ей когда-то представил будущего квартиранта посыльный из штаба Главного квартирмейстера вермахта.
— Не расстроен, а растроган. Вашей заботой, Альбина.
Состояние, оставленное родителями, пенсия мужа, о котором она никогда не скорбела, и, наконец, служба в каком-то министерстве, куда её лишь недавно пристроили и где она обычно проводила не более трёх часов… Всё это позволяло не очень-то Красивой, но, несомненно, удачливой, как считал Бургдорф, женщине даже сейчас, в трудное военное время, жить безбедно и почти беззаботно да еще с определенным налётом салонной великосветскости.
Она поставила на стол чашку с настоящим бразильским кофе, который добывала через подругу, работавшую в каком-то посольстве, и остановилась у самых колен Бургдорфа. По опыту генерал уже знал, что под легким японским халатиком у неё, скорее всего, уже ничего из одежды нет. И что стоит ему притронуться к талии — как Альбина тотчас же оседлает его колено и, выпятив ещё по-девичьи упругие, не знавшие губ младенца груди, будет настойчиво вымаливать его поцелуй.