— В офицеры?! — оживился Оборотень. — С детства видел себя офицером. Понимаю, для этого нужно получить образование.
— Считайте, что своё армейское образование вы уже получили. К тому же у меня принцип: в группе только офицеры. Элита армии, офицерское слово, офицерская честь…
— Об этом тоже наслышан.
— А о том, что именно вы станете на время похода моим заместителем, услышат другие. Кстати, подберите, прапорщик Радунич, еще троих-четверых курсантов, из наших, из славян. Только самых надежных.
— Прапорщик? Отныне я прапорщик?!
— Право производить в офицерский чин мне дано самим главкомом Семёновым. Генерал-лейтенантом, атаманом Григорием Семёновым, — уточнил полковник.
— Да слышал, слышал о нём. Благодарю за оказанную честь, господин полковник! — подтянулся Радунич. — За офицерскую честь. Очень тронут. Служу России.
С разрешения Курбатова Оборотень манерно, пуская дым кольцами и немного куражась, офицер как-никак, закурил, задумчиво глядя при этом в бойницу. Взгляд его по-прежнему оставался холодным и жестким. Курбатов любил наблюдать, как этот парень отрабатывает приемы рукопашного боя. Винтовкой с примкнутым штыком он владел, как самурай мечом. Держался при этом тоже по-самурайски. Так же прекрасно он метал нож, топор и какие-то, собственной конструкции, заостренные треугольники, поражавшие с большей вероятностью, чем любой из метательных ножей.
— Двоих могу назвать хоть сейчас: лейтенант Кочетов и старшина Угрюмов. Тоже из красных, но…
— Кочетов? А что… может быть. Тоже присматривался к нему. Что же касается Угрюмова, сказать пока трудно. Но с этих двоих и начинайте формировать нашу группу. Предстоит рейд к аэродрому, тогда и присмотримся к каждому из них.
— Да вы не волнуйтесь, за нами потянутся многие, — неожиданно заключил Оборотень. — Спят и бредят Россией. Но те, что всё же пойдут с нами, два клинка им в горло… В историю войны этот поход так и войдет как «поход смертников». Лично я спокоен, потому что умру, как и мечтал, офицером.
«Вот теперь он начинает нравиться мне по-настоящему, — понял Курбатов. — Его бы в группу, с которой я выходил из Маньчжурии…»
Буквально за час до того, как оберштурмбаннфюрер фон Шмидт должен был ступить в кабинет Скорцени, начальнику диверсионного отдела РСХА доложили, что бывший командир линкора «Барбаросса» покончил с собой.
— Нет, Родль, мы никогда не сможем смириться с потерей такого командора, — сокрушенно покачал головой первый диверсант рейха, выслушав этот скорбный доклад. — Когда старый моряк уходит из жизни за два дня до присвоения ему чина контр-адмирала — это непостижимо.