— Кого?
— Сионистов, кого же еще! Они ж сейчас везде расселись — и в валютных фондах разных, и в правительстве… Распродают Россию-то! И ООН эта хваленая — ни гугу… Как сербов православных бомбить — нате вам пожалуйста, как по Багдаду — тоже, с дорогой душой, потому как мусульмане и арабы всякие — евреям главные враги и есть! А наши сидят, ручонками разводют: общечеловеческие ценности — то, общечеловеческие ценности — се…
— ООН как раз признала сионизм формой расизма и расовой дискриминации.
— Да ну?
— Ага. Двадцать лет назад, в семьдесят пятом, на тридцатой сессии Генассамблеи.
— Ну… Это они нарочно. Для отвода глаз. Я думаю, и войну в Чечне они затеяли…
— Да? А зачем?
— Да чтоб с мусульманами нас, значит, рассорить. Вот Хусейн — завсегда за нас был… Вообще от евреев — вред один в мире. ГУЛАГ нам создали тут — раз. Как Сталин за них взялся, так его отравили — два. Сейчас нас поразвалили — три.
Чтобы тащить, значит, все было сподручнее… А этот рыжий… прихватизатор…
Знай, все им за бесценок распродает… У нас тут трех парней посадили — ящик водки по пьянке из магазина уволокли, а этого разве посадит кто? Все — одной масти…
— Олег Владимирович, а что на Москве-то слышно, когда ту войну-то чеченскую прикончат, а? — спрашивает Карповна.
Пожимаю плечами…
— Да концы, известное дело, все в Москве схоронены. А то в Тель-Авиве да и в Вашингтоне том — не дознаться. Ничего, люди все видют, не без глаз.
Проголосуют, — горячится Игнатьич.
— За Жилиновского?
— А за кого же еще! Этот за русских стоит! При нем порядок будет, уж точно!
— Хм… Так ты вроде против евреев, а Жилиновский — …юрист, по отцу-то…
— А у них это не в счет! Вот если б мать была… А мать у него — русская! А как думаете, ребятки, вылезет Россия-то?
— Как Бог даст.
— На Бога надейся и сам не плошай!
— Это — как водится.
— А я, стыдно сказать, уже и не верю ни во что… — вздыхает Надежда Карповна. — Хотя и иконки дома, еще от родителей, а… Недавно сестре троюродной, в Велереченске она живет, сына прислали из Чечни… Всю службу там отвоевал… Уж как она убивалась, пока служил — каждый денек в церковь ходила да свечки ставила… И уж ждала, ждала… Осенью уволить должны были, а все держали — менять некем… А тут — уже и документы все получил, да попросили последний раз в наряд, значит… Броневик ихний на мине подбило. Сережка, сын, значит, выскочил чего-то, тут его пулей и убило. Насмерть. В последний денек…
Осиротели родители… На похороны я ездила — «чеченцев» много пришло, проводить, значит… А тут — ветеран какой-то, с Отечественной, видно, на могилку к кому пришел проведать… Подошел к ребяткам-то, спрашивает одного: