Тебе покорной? Ты сошел с ума!
Покорна я одной Господней воле.
Я не хочу ни трепета, ни боли,
Мне муж – палач, и дом его – тюрьма… —
крутились в голове строчки Ахматовой.
Недолго думая, я подала заявление на развод и приготовилась к изнурительной борьбе.
Взбесился Лапонецкий, как я и ожидала, сильно, но кипел недолго. В судебном процессе он поначалу категорически отказывался разводиться, просил суд оставить все как есть, то есть что означало, сохранить ему его семью. Объяснял мое поведение инфантильным отношением к браку. Гарантировал перевоспитание. Старался расположить к себе судью, секретаря суда и даже моего адвоката обещанием «всех вылечить».
После третьего заседания суд удовлетворил мой иск.
– Ты сдохнешь с голода, – выкрикнул мне в лицо Лапонецкий тогда.
– Лучше голодная смерть, чем духовное рабство, – гордо ответила я.
Родители первоначально осудили меня.
– Ты или очень смелая, или очень глупая, Аля, – в сердцах выговорила мама по телефону, не найдя аргументов для переубеждения. Папа вовсе устранился от комментариев. Он должен был беречь свое здоровье и не расстраиваться по пустякам.
А я бесстрашно ринулась в новую жизнь, свободную от диктата и прессинга чужеродной личности.
Бабуля пожалела нас с Димкой, выделив в своей комнатке тахту с тумбочкой и две полки в старинном шифоньере. Мы зажили согласно, несмотря на тесноту и бытовые неудобства. Димка оказался под присмотром, и я, наконец, сумела восстановиться в институте, откуда Лапонецкий безоговорочно забрал мои документы. Ему же требовалось только, чтоб жена беззаветно служила ему, неусыпно стерегла очаг и из дома надолго не отлучалась. Для этих целей в принципе мог бы спокойно подыскать себе более простой, удобоваримый вариант. Но проктолог Лапонецкий отчего-то избрал трудный путь, пытаясь ежедневной дрессировкой добиться от меня желаемого. Ему б кого-нибудь попроще, а он циркачку… погубил…
– В принципе логика поступков этого человека мне ясна, – сказал Грегори. – Полагаю, он просто не мог смириться с отъездом твоего отца, через которого рассчитывал повысить свой статус, влиться в круг избранных, добившись определенной известности. Мечтал, вероятно, оказаться в центре светской жизни московской элиты. Неожиданная эмиграция твоей семьи поломала его планы. А свое недовольство и злобу он вымещал на тебе.
– Да-да, – призналась я сокрушенно, – ты прав.
Чем дальше, тем сложнее было выворачиваться, приукрашивая действительность. Я раскрывала Грегори все тайные карты, без обиняков. Его проникновенные расспросы порой приводили меня в смятение, но врать глазам, полным искреннего сострадания, не получалось. Умнее друга у меня никогда не было, а от настоящих друзей трудно скрыть истинное положение вещей.