И я начала последовательно со всеми прощаться. Паковаться. Книги раздаривать. Вещи раздавать. Димкины документы из школы забрала. Написала заявление об уходе на работе. Приватизировала комнату. Желающих купить ее оказалось немного, но бодрый риелтор уговорил меня скинуть цену, чтоб побыстрее найти покупателя.
Грегори уже не звонил каждый день, не подгонял. Долгие разговоры между нами неожиданно прекратились. Он впал в апатию, стал каким-то отстраненно-смирным. Не расспрашивал с пристрастием о каждом сделанном шаге, больше слушал меня. Просил не обращать на него внимания. Пронеслась еще одна неделя. Я получила Димкин загранпаспорт, о чем тут же сообщила Грегори.
– Это хорошо, – равнодушно отреагировал Стил на долгожданное сообщение. – Я пришлю ему приглашение и встречу у себя. Я же обещал твоему сыну Диснейленд.
– Что это значит, Гриша? Ты собираешься встретить его одного, без меня?
– Я свяжусь с тобой из Лондона, – сухо сказал Стил. – Улетаю в командировку. Прости, говорить больше не могу.
Ночью Грегори позвонил из номера лондонской гостиницы. Он сообщил мне, что весь холодный, одинокий и пустой.
Ему никогда в жизни не приходилось переживать встряски, подобные той, которую я устроила ему. И теперь он должен тщательно обдумать, готов ли меня принять.
Этот самонадеянный, менторский тон вновь напомнил мне тот самый, от которого сбежала много лет назад. Я сначала остолбенела, а затем вдруг почувствовала, как отпускает меня гипноз, цепко удерживавший в своем плену несколько последних месяцев. Как вместе с дурманом эмоций осыпается позолота с непоколебимого образа Грегори Стила. Я почему-то не испытывала больше ни малейшего желания становиться опытным образцом для реализации его сложносочиненных фантазий. Служить человеку, который видит в тебе удобный инструмент для самоутверждения и избавления от комплексов? Подстраиваться под маятник непредсказуемых колебаний? Превращать свою жизнь в один большой компромисс? Ради чего? Ради добротного, сытого существования, в котором снова не будет места ни личной свободе, ни поэтическим изъявлениям, ни даже людям, с которыми приятно было бы общаться. К тому же, судя по намерениям Стила, я могу запросто потерять контакт с Димкой. Потому что буду бесправна первые пятнадцать лет совместной жизни, как указано в брачном контракте. Спорить с человеком на его территории окажется невозможным. Нас с сыном берут на иждивение, и мы обязаны подчиниться любому решению Стила.
В это самое мгновение с какой-то звенящей отчетливостью до меня дошло, что с данным человеком у меня ни-ко-гда и ни-че-го не сможет склеиться. Даже при его внешнем антураже и моем тщательном взвешивании каждого произносимого слова. Я не смогу больше день за днем выдерживать его изощренный прессинг, какими бы благородными намерениями он ни был мотивирован. Какими бы красотами ни был окружен. Никогда рядом с Григорием я не смогу почувствовать себя счастливой.