— Мы все, так же как и докеры, готовы саботировать, — сказал Себастьен, — да пока ничего не смогли сделать. Янки не поручают нам разгружать поезда, сами разгружают, вернее, это делают их наймиты — они одеты в американскую военную форму, а говорят на немецком или на польском языке, — охвостье фашистского строя. Они вот и сорвали наш план.
— Да будет плакаться, — говорит Анри с улыбкой. — Тебе не кажется, что в этом уже победа?
Бастьен махнул рукой — какая уж тут победа!
— Да, чорт побери! Как ты не понимаешь? — продолжает Анри. — Одно уж это может вселить уверенность в рабочих. Американцы не смеют на них рассчитывать. Другими словами, янки отступили перед рабочими.
— Ну, предположим! Но это ничего не меняет, — говорит Бастьен. — Эшелоны-то прибывают. Поглядел бы ты, сколько на станцию всякий раз нагонят грузовиков!..
— Как это «ничего не меняет»? Рабочим стараются привить психологию побежденных, твердят им — смиритесь, ничего нельзя сделать. А они почувствуют свою силу. Мы держим в руках победу, а сами фыркаем, привередничаем, именно привередничаем. И говорить о ней не хотим!
— Так что ж, по-твоему, удовлетвориться этой победой? — восклицает Бастьен. — Если это считать победой, то можно так решить: все в порядке, спите, ребята, спокойно.
Только что Бастьен протестовал против критики железнодорожников, а теперь оказывается более требовательным к ним, чем Анри.
— Но что мы можем сделать? В общей сложности на нашей станции около пятидесяти железнодорожников. Коммунистов — только десять. Но не об этом речь: за исключением трех или четырех типчиков, все готовы саботировать. Однако ничего не попишешь: пятьдесят — это пятьдесят. Что могут сделать пятьдесят человек? Как помешать американцам? Разгрузка происходит не так просто — стоит американская военная полиция с автоматами, и наши солдаты стоят, словом, целая армия… Если б одни только наши солдаты! С ними, пожалуй, сговориться можно. А тут вон какое дело. При малейшей нашей попытке нас бы разбили наголову. Допустим, один раз добьемся успеха, а они разгрузят состав на следующий день. Да что тут говорить. Невозможно! А кто там есть, кроме нас, железнодорожников? Вы же знаете: три-четыре домика вокруг станции — вот и все. Соседняя деревня небольшая, да и та далеко. Можно сказать, янки удачно выбрали место!
— Ну, вот. Мне кажется, мы и затронули самую суть вопроса, — сказал Анри, — вспомнили о людях, которые окружают железнодорожников! Если железнодорожники будут действовать одни, им придется очень трудно. Ясно, что поступиться чем-нибудь мы не собираемся, но должны отдавать себе отчет, что было бы безрассудством требовать от железнодорожников больше, чем они могут сделать одни, без посторонней помощи. — Анри счел нужным сразу же сказать это, чтобы рассеять тяжелые сомнения, которые он почувствовал в товарищах с самого начала беседы. — Если выдвигать невыполнимые лозунги, ребята будут относиться к нам с недоверием: ишь какие болтуны нашлись, невесть чего захотели. Один из залогов успеха — сплоченные действия населения и железнодорожников. Надо организовать на борьбу население. Но это вовсе не значит, что в ожидании помощи можно сидеть сложа руки и сокрушаться: железнодорожники одни ничего не в силах сделать. Но об этом мы еще поговорим.