— Все расскажешь! — свистящим шепотом сказал Юрген. — Вздернут на дыбу — и расскажешь.
— Это выдумки геббельсовской пропаганды! — дернулся Киссель.
— Цо-цо-цо, я там был, парень. И вернулся в штрафбат. Ты там все выложишь, даже с избытком. И о том, что ты социал-демократ, тоже расскажешь. Вот тогда они примутся за тебя по-настоящему. Социал-демократов большевики обычно поджаривают, на медленном огне.
Последнее вырвалось непроизвольно. Просто в этот момент Отто Гартнер отворил дверь с кухни и впустил аромат жареного гуся.
— Помочь, командир? — спросил Отто и осклабился: Вольф новобранца воспитывает. Знакомая картина!
— Своими делами занимайся, — ответил Юрген.
— Да уж все готово!
— Отлично!
Что-то тяжело давило на выставленный вверх локоть. Это был подбородок Кисселя, который медленно сползал по стене. «Проняло наконец», — усмехнулся Юрген, убирая локоть и одновременно выпуская руку Кисселя из захвата. Тот рухнул на пол. Юрген схватил его рукой за шкирку, встряхнул, рывком поставил на ноги.
— Не обмочился, герой? — с показной заботой спросил он. — Молодец. А теперь марш за стол.
Он распахнул дверь в комнату, поставил перед проемом Кисселя и легонько поддал его коленом под зад.
Так Юрген сочинил собственную страшную сказку. Именно что сочинил, потому что действительно побывал недолго в русском плену и точно знал, что ничего ужасного там нет. Но это был плен — лагерь, колючка, охранники, он всего этого не любил, он этого и так нахлебался досыта. Он убежал. В тех условиях это было несложно, ничуть не сложнее, чем сейчас перебежать на ту сторону. Тот же риск получить пулю как от чужих, так и от своих. А Кисселя он правильно припугнул. Таких в узде можно держать только страхом. Эка у него до сих пор поджилки трясутся, еле идет! Юрген даже развеселился, глядя на бредущего перед ним Кисселя.
— Герр фельдфебель! Прикажете подавать? — на пороге кухни стоял Эббингхауз.
— А вы еще не все съели?! — сказал Юрген и задорно рассмеялся. — Неси, Эбби! Наливай, Брейтгаупт! По полной! Гуляем! Счастливого Рождества!
Они сидели за столом и, мерно стуча кружками, пели знакомую с детства песню:
Stille Nacht! Heilige Nacht!
Alles schläft; einsam wacht
Nur das traute heilige Paar.
Holder Knab im lockigen Haar,
Schlafe in himmlischer Ruh!
Schlafe in himmlischer Ruh!
[3]Юрген, обняв за плечи раскрасневшуюся, самозабвенно поющую Эльзу, обводил взглядом сидевших вокруг солдат. Рождество — семейный праздник, так заведено у них, немцев. Вот она, его семья, сегодняшняя семья: Эльза и Брейтгаупт, Целлер и Фридрих, Отто Гартнер и Эббингхауз, Клинк, Граматке, Цойфер и Киссель. Да-да, даже трое последних. Семья не без урода, так говорит в подобных случаях Брейтгаупт, и он прав, он всегда прав, с Брейтгауптом невозможно не соглашаться, потому что он изрекает только вековые народные мудрости.