Он был из тех, кто большую часть каждого дня проводит в клубе, играя на бильярде или в карты, пока люди дрейфуют через комнату, вкусно обедая и ужиная, и придает себе важности, переводя разговор на деньки в старой команде или в старом полку, но не уравновешивая их какой-либо нынешней славой или известностью. Он был быстр в том смысле, в каком быстры завсегдатаи клубов, но, подобно им, утратил то ли из-за спиртного, то ли из вялости всякую способность сосредоточивать усилия на долгое время на чем-либо важном. Постепенно его интересы увязли в скачках, и теперь он слыл авторитетом по скаковым лошадям и мог снабдить вас сведениями о том тренере или этом жокее. Но серьезные люди, двадцать лет назад смотревшие на него снизу вверх, больше не относились к нему серьезно.
Ленокс в определенном смысле испытал глубокую грусть, узнав о его финансовых затруднениях, ведь как бы далеко Сомс ни ушел под уклон, он был своего рода институтом, а вдобавок деньгами всей семьи распоряжался старший его кузен, который вряд ли допускал, чтобы они покидали его карман.
Тем не менее, Сомс при всем при том был хорошим человеком и старался исполнять свой долг в Парламенте, пусть даже и шли разговоры о его замене. Единственная его комитетская работа была по воле случая связана с Монетным двором.
— Как поживаете, Чарльз?
— Если не считать этого, — сказал Ленокс, указывая на ссадину у глаза, — очень неплохо.
Сомс засмеялся.
— Боксировали?
— Немного против воли.
— Хотите сигарету?
Ленокс принял предложенную сигарету и кивнул на пару кресел. Они сели. Подошел официант и осведомился, не желают ли они выпить. Сомс отказался, но Ленокс спросил, не выпьет ли он с ним стаканчик горячего вина, пусть час еще ранний, и Сомс сказал, что да, пожалуй, почему бы и нет.
Они поговорили о лошадях — знаток обрел в Леноксе более благодарного слушателя, чем Дафф. Однако, воспользовавшись паузой, когда Сомс сделал свой первый глоток, Ленокс сказал:
— Что, собственно, с этим убийством?
— Насколько я понимаю, об этом следует спросить у вас.
— Почему?
— Вы же были там в тот вечер, разве нет? — сказал Сомс.
— А! Но Барнард попросил меня не вмешиваться.
— Неужели? Крепкий орешек, Барнард. Хороший человек, но орешек крепкий.
— А что вы думаете об этом?
— О девушке? — Сомс неловко заерзал в кресле. — Думается, кто-то из слуг. Один из них, например, расплакался за ужином два вечера назад. Никогда ничего подобного не видел. Вероятно, чувствовал себя виноватым.
— Может быть, жених?
Сомс отвел глаза.
— Может быть, — сказал он.
— Я слышал, там гостят два племянника?