Обливаясь потом, гном дюйм за дюймом тянул оружие вверх. Несколько раз ему приходилось замирать, когда Эльтара шевелилась, и Двалину казалось, что повелительница вот-вот обернется. И мало-помалу ему удалось высвободить рукоять. Теперь оставалось нечто уже совсем простое.
Расширенными глазами гном смотрел в затылок своему прекрасному врагу. Как всякий из числа Подгорного племени, Двалин был неравнодушен к красоте, тем более столь необычайной, как у его пленительницы. Ударить... разрубить череп... чтобы тонкое тело упало вниз сломанной игрушкой... чтобы роскошные волосы щедро залила кровь... и чтобы потом твари Орды вволю попировали над ее бренными останками...
Гном никогда не бил в спину. В горячке боя, когда ты один против множества врагов, там уже не разбираешь, куда придется смертельный удар – в грудь или в лопатку. Но здесь... подло и коварно ударить, раскроить голову той, перед кем его племя – а значит, и он сам – в громадном, до сих пор не оплаченном долгу... Двалин помотал головой. Глаза начинал разъедать пот. Как ни крути, умирать так глупо не хотелось.
Но и жить так тоже нельзя!
Секира медленно начала подниматься. Эльтара не оборачивалась.
Лезвие поднялось еще выше. И тут волшебница запела.
Если бы это была чарующая медоточивая песня, Двалин, наверное, все-таки ударил (по крайней мере, он старался уверить себя в этом). Но вместо этого раздались немудреные, кое-как срифмованные вирши, в которых чувствовались и злость, и боль.
Я вел полки к победе, в огонь,
Я шел, круша города
Я Гондора силу развеял в пыль, Я стер ее навсегда
Я вел полки через сотни лиг
В огне, и в крови, и в боях
И к Гавани Серой в свой час подступил,
Защитников вбив во прах
И гордые башни огнем изошли,
По городу я шагал...
Когда Кирдэн, подняв свой клинок,
На площади главной встал.
Я Кирдэна силу своей превозмог,
Мой меч гордеца сразил.
Но тут юный хоббит с Кинжалом Судьбы
Дорогу мне преградил.
Ему победу Судьба отдала,
Мне сердце пробил клинок...
Кровавая тьма мой окутала взор,
И сам я предстал, одинок,
Пред тем тяжелым и черным путем,
Что всех Родившихся ждет.
И страшен, и скорбен был – как и для всех! -
Тот мой роковой полет
И дальше я помню лишь черную боль
Да страшный Валаров суд.
– Эй, ты что, ты что?! – внезапно вскрикнула волшебница, загораживаясь локтем. Грифон камнем ринулся к земле.
Отчего-то заслушавшийся Двалин упустил момент, неловко пошевелился, и Эльтара обернулась. Ее взору предстал гном с занесенной для удара секирой.
Она бы уже не успела сотворить никакой волшбы. Но прекрасные глаза полнил такой ужас и, главное, в них читалось такое недоумение, что у Двалина дрогнула рука.