Как раз в этот момент в комнате грохнул второй выстрел, и Таран с автоматом на изготовку вломился в комнату, держа палец на спусковом крючке, в полной готовности мочить всех подряд, хотя и знал, что в магазине всего восемь патронов.
Однако мочить, как оказалось, было уже некого. Таран на сей раз мог бы с полным правом процитировать Высоцкого:
Билась нечисть грудью в груди
И друг друга извела.
Прекратилося навек безобразие,
Ходит в лес человек безбоязненно!
И не страшно ничуть.
Действительно, хотя картинка, которую Юрка увидел в комнате, была явно не для слабонервных, особо негативных впечатлений она на него не произвела. Кровищи, конечно, по полу растеклось много, распростертые на полу трупы тоже выглядели не лучшим образом, но среди них были только те, которых Таран ни в каком ином состоянии видеть не желал. Он куда больше пожалел бы кошку Муську, если б ее не дай бог случайно пришибли бы во время мордобития.
Швырь среди всех участников побоища смотрелся наиболее благообразно. В распахнутой на груди куртке, с огромным кровавым пятном на зеленом спортивном костюме, он валялся у стола, откинув за голову руки со скрюченными пальцами. Пальцы правой руки находились всего в нескольких сантиметрах от кейса с долларами — «грины», хотя кейс упал в открытом состоянии, как ни странно, не рассыпались, должно быть, были плотно загружены. Левая нога Швыря упиралась в мешок с деньгами, а правая, полусогнутая, лежала на чемодане, который Лупандя притащил с чердака. Казалось, будто этот шибко жадный мужик даже после смерти хотел заявить свои права на ворованные денежки…
Купорос, лежавший в луже кровищи, выглядел гораздо хуже, чем персонажи ужастиков, попавшие в лапы графа Дракулы или Джека-потрошителя. Те ребята, которые эти ужастики снимают, в России не бывали и небось ни в жисть не поверят, что так искромсать человека ножичком может не монстр, не маньяк и не психический больной, а вполне вменяемый гражданин, который к тому же еще за полчаса до этого считал жертву своим другом, товарищем и братаном по жизни. Таран, конечно, специально не считал, но, по беглой прикидке, заметил не меньше десятка ножевых ран только на груди и животе верзилы. Ну а лицо Купороса было вообще изрезано до неузнаваемости. Оба глаза вытекли, щеки распороты, рот изуродован, горло располосовано — жуть!
Тут же, рядом, перебросив одну ногу через труп Купороса, отдыхал от жизни и сам Лупандя. То, что его рожа представляла собой нечто среднее между сплошным лиловым синяком и кровавой отбивной, — это еще цветочки, то, что в подбородке была пулевая дыра, а в лысоватой макушке зиял пролом, через который часть мозгов в потолок улетела, — тоже. Но вот то, что из опаленной пороховыми газами и осыпанной деревянной крошкой ширинки просматривались какие-то ошметки от мужского достоинства — это впечатляло.