— Тебе еще что-нибудь нужно? — спросила Джерри — Может, ты предпочитаешь декламировать сидя? Я могу принести тебе стул.
— Я лучше постою, — ответил он, нервно проводя рукой по волосам.
Что за дурак! Дез ругал себя последними словами. Ну почему он должен подвергаться такому унижению? Почему не послушался своего внутреннего голоса, который кричал ему: развернись и иди домой!
Потому что, черт возьми, пришло время сбросить маску. Время предъявить козырную карту, перестать прятаться за односложными предложениями. Он уже двадцать лет пишет стихи, и ни одна живая душа не знает об этом. В пятницу ему будет тридцать пять, и если еще не время делать то, что хочется, ни от кого не скрываясь, не опасаясь осуждения и непонимающих усмешек, то когда придет это время? На смертном одре? Но он не хотел быть похожим на своего отца, который сказал ему, что любит его, только за десять минут до смерти.
Дез несколько раз сжал и разжал кулаки, прежде чем ему удалось собрать все свое мужество и заговорить.
— Не думаю, что я смогу это сделать, Джерри, — горько сказал он. — Боюсь, у меня пересохло горло и пропал голос.
— Это твое первое выступление? — Джерри посмотрела на него с теплотой и пониманием, но, слава богу, не с жалостью. Когда он кивнул, она улыбнулась: — В первый раз все волнуются. И поверь мне, здесь каждый прошел через это. Ты среди друзей.
Друзья. Да, верно. Он снова нахмурился, но Джерри, все еще улыбаясь, добавила:
— Я польщена, что ты выбрал мой магазин для первого выступления.
Ее красивые карие глаза смотрели на него с такой искренностью, что к Дезу вернулось самообладание. Она сжала его руку и повернулась к людям, толпившимся у блюда с печеньем.
— Послушайте, сегодня у нас выступит еще один поэт. — Она оглянулась и спросила: — Ведь это стихотворение, Дез?
— Я не знаю, что это, — пробормотал он.
Легкий смех прокатился по комнате.
— Итак, это Дезмонд Кинлэн, и он впервые прочитает вам свое стихотворение, поэтому слушайте внимательно.
Через минуту все присутствующие, включая Джерри, заняли места поудобней и приготовились слушать. Дез вытащил листок бумаги из кармана, развернул его, перевел дух и, облизнув пересохшие губы, начал читать:
Вечерами,
Когда все краски мира тускнеют и меняются,
Как призрачные марионетки, пойманные в силки северного ветра,
Ночами,
Когда тьма оживает, превращаясь в вечно голодное чудовище,
Кормящееся людскими надеждами,
По утрам,
Когда солнечный свет проливает целительное тепло
На раны, нанесенные ночным зверем,
Днем,
Когда в каждом взгляде видишь лишь беспощадный, безжалостный приговор,