Тут она вспомнила слова учительницы выпускного класса, с которыми та обратилась ко всем ученикам: «Нужно что-то сделать, прежде чем чему-то научиться, а уж затем станет ясно, как это делается. Так говорил Платон».
Старый добрый Платон.
«Более подходящего времени, чем сейчас, может и не быть», — говорил отец Кристин, поощряя ее на выполнение какой-либо важной или ответственной задачи. Ах, папа…
— Да, конечно… — вслух пробормотала она, сплетая и крепко сжимая пальцы. Похоже, ее время настало. — Вы оба большие мудрецы, — добавила Кристин, подразумевая одновременно и отца, и Платона, — У вас на все есть ответ.
А я просто дура, не умеющая держать язык за зубами.
Она закрепила на специально изготовленной по ее заказу платформе проволочную арматуру и остановилась, гадая, с чего бы начать. Ее руки дрожали. Халтурщица. Самозванка. Остановись!
Кристин отломила большой ком глины, положила на платформу и принялась отчаянно месить — только бы занять чем-то руки.
Ощущения оказались совсем не такими, как при работе с металлом, ракушками или галькой, с которыми она привыкла иметь дело. Глина была прохладной и влажной. А еще податливой и отзывчивой. Словно живой. Но… не такой живой, как совершенно обнаженный мужчина, в эту самую минуту вошедший в студию!
— Хорошо, — бодро произнесла Кристин, невольно подражая интонациям молодой учительницы, впервые входящей в школьный класс. — Становись туда. — Она указала на небольшое самодельное возвышение, находящееся в противоположной стороне помещения.
Рик взглянул в ту сторону. Ему достаточно сложно было войти сюда, но, оказывается, нужно еще пересечь всю эту чертову студию! Кристин выжидающе улыбалась, как будто он не стоял перед ней в чем мать родила. Должно быть, ее забавляет все это!
— Просто стань на постамент, — произнесла она, вероятно решив, что Рика следует подбодрить.
Тот стиснул зубы. Превосходно, пусть любуется. В конце концов, ему нечего стыдиться!
Тем не менее, чувствуя себя выставленным на всеобщее обозрение, Рик приложил все усилия, чтобы выглядеть непринужденно. К постаменту он приблизился с таким видом, будто всю жизнь только и делал, что расхаживал нагишом.
Легкий утренний ветерок шевелил светло-голубые занавески на окне, обдувая разгоряченное тело Рика и прикасаясь к некоторым его весьма интимным органам. Это должно было остудить его, утихомирить, успокоить. Но не тут-то было!
Раздеваясь в ванной, он убеждал себя, что во всей их затее нет ничего особенного. Разве ему впервой обнажаться перед женщиной? Впрочем, когда подобное случалось, женщины тоже были раздеты. И желали его. А Кристин одета и не желает. Ох, как Рику хотелось, чтобы все было наоборот!