— Просто я в свое время обещал и всегда старался выполнить обещание. — Его лицо снова стало невыразительным, хотя и всего на мгновение, но так, что мне не потребовалось спрашивать, кому он обещал. Энн. Но почему? Какая жена не была бы в восторге от возможности разделить успех мужа? Какая жена могла взять с него обещание, что обожаемые им дети тоже не будут разделять его? Какие болезненные воспоминания оставили эти линии на его лице?
— Знаю, что это выглядит странным, но на самом деле это не так. Видите ли, Энн хотела, чтобы я оставил все это. — Он сделал неопределенный жест рукой.
— Оставить? — перебила я, не веря своим ушам.
— Боюсь, она считала это несколько вульгарным, — просто сказал он. — Энн была… не от мира сего. Она напоминала цветок.
Может, и напоминала, злобно подумала я. И еще она, наверное, была слепа или ни разу не пробовала хорошенько разглядеть своего мужа. Его выступления можно было считать какими угодно, только не вульгарными; и кроме их артистичности, они были выражением характера Колина. И мир, и он сам стали бы беднее без этих представлений.
— Это не мое дело. — Последнее время я как будто только и повторяла эти слова. — Но ведь… — Я замолчала. Я хотела сказать: теперь с этим покончено.
— Ведь со смертью Энн это должно было окончиться, — закончил фразу Колин. — Не знаю. Это кажется чересчур простым. У нас было джентльменское соглашение. Мне досталась более легкая часть. Энн не вмешивала сюда детей, по крайней мере пока они были маленькими.
Как же, джентльменское соглашение, презрительно думала я, слыша убежденный голосок: Папа не поет за деньги, это вульгарно. Не очень-то джентльменское соглашение. Энн Камерон посеяла семя и не забыла его полить.
Но Колин продолжал:
— Видите ли, она всегда надеялась, что я вернусь к преподаванию. Думаю, она бы прожила дольше, если бы я это сделал.
— Нет, этого не могло быть. В этом нет никакого смысла, — вставила я. — Так же как и в том, чтобы оставить то, что у вас так хорошо получается.
— Когда я преподавал в Крилли, никто не жаловался, — сообщил Колин, и его взгляд повеселел впервые за последние несколько минут. — И они думали, что если бы я занялся преподаванием музыки, то это был бы неплохой компромисс.
— Они?
— Энн и Адам. Они оба горели чистейшим пламенем. — Так, что дошли до фанатизма, внутренне прокомментировала я. — Они ни во что не ставили… — Он не закончил фразу. — Боюсь, я не старался им угодить. Я думаю, что если музыка — это часть жизни, а я сам не представляю себе жизни без нее, тогда всякая музыка нужна. Мне, во всяком случае. Адам, конечно же, считал, что я просто погнался за большими деньгами, а Энн — ну, да теперь это не важно.