И еще одно — завтра улетала в Штаты Хани, а через несколько недель — Колин.
Понятия не имею, сколько времени я просидела, не двигаясь, когда дверь открылась.
— Ты еще здесь, милая? — Мамин голос, но с совсем другими интонациями. — К тебе пришли.
Сзади нее проглядывалась высокая фигура, длинное бледное лицо, серые глаза в морщинках.
— Хэлло, уравновешенная девушка, — сказал голос.
— Адам! — ахнула я. — Почему вы не в Торкомбе?
Он засмеялся тем своим смехом, от которого я всегда ощущала себя примерно десятилетней.
— Очевидно потому, что я здесь. — И потом, когда я ничего не сказала. — Ну, теперь спросите, почему я здесь.
Довольно тупо я так и сделала.
— Это может быть связано с каникулами в одном колледже в Глазго, — шутливо сказал он. — И еще с тем, что нам надо закончить одно дело. — Я продолжала выглядеть непонимающе, и он стал разъяснять. — Сначала примите мои извинения. В последнюю нашу встречу я, кажется, был в отвратительном настроении. — Мама к этому времени потихоньку удалилась.
— Да что вы, Адам, — запротестовала я, — это уже дело прошлое и давно забыто.
Я осознала, что эти слова правильно выражали теперешнее состояние наших отношений — «прошло и давно забыто». Не имело никакого значения, что Адам говорил или делал. Я думала, что люблю его; теперь его можно было только пожалеть. Он был смелым, он имел творческую жилку, он был остроумен, но он всегда относился к людям подозрительно. Донкихотской причине, по которой Колин пытался не пускать близнецов в Сикоув, он придал ядовитый оттенок. Два с половиной года привлекательность Адама объяснялась его имиджем сильного человека в глуши. Теперь я поняла, что это не было силой. Сила выдерживала невзгоды с улыбкой — и с песней.
— Вы слышали хоть что-нибудь из того, что я сказал? — спрашивал Адам с редкой для него мягкостью.
Я не слышала и покраснела.
— И не надо, — почему-то пошутил он. — За повтор денег не берут. Я просто напоминал вам о разговоре, который у нас однажды состоялся по поводу золотой жилы.
О, только не это, сразу подумала я. Тот разговор, когда мы возвращались из Сикоува. Он тогда сделал это изящное замечание насчет того, что я его не приму, даже если он предложит золотую жилу, и у меня на сердце было так тяжело от случившегося, что я не могла мыслить разумно. С тех пор произошло столько событий — пожар, Магда, Глазго, — что я больше об этом не вспоминала.
Адам неверно истолковал выражением моего лица. Сегодня в нем было что-то иное, что-то такое, чего я раньше никогда не замечала: робость.
— Конечно, вы меня вышвырнете отсюда и будете правы, но прежде чем вы это сделаете, я хочу, чтобы вы знали, что я и Магда… — Он помолчал, ища слова. — Между нами нет ничего, кроме дружбы. Она выручила меня из безвыходного положения… Так же, как сделали бы вы, будь вы здоровы.