— Ну, ты уж точно во вторник пел другую песню, — ядовито прокомментировала я.
— Да, разве не этого тебе хотелось? — напомнил он.
После ленча снова пошел снег, так что пришлось оставшуюся часть дня провести дома. Это могло было быть так же приятно, как вчера, потому что обращение Колина с детьми оказалось столь же неожиданным, сколь и заслуживающим восхищения. Он не разрешил им смотреть все подряд по телевизору, усадил писать ответы на поздравления и играл с ними в те же старые игры, в которые мой отец играл со мной и Аланом. Увы, мое горло с каждым часом болело все сильнее.
Отправляясь спать, я безжалостно напичкала себя лекарствами, но так как я ощущала жар и беспокойство, то заснула очень поздно. Проснувшись, я обнаружила, что в комнате совсем светло, и Колин стоит у кровати с завтраком на подносе. Часы показывали десять — нет, этого просто не могло быть. Колин, широко улыбаясь, сказал:
— Хватит спать, хватит спать!
Спасибо, я совершенно проснулась и ужасно разъярилась на себя. Это мое дело было готовить завтрак. Почему он меня не разбудил?
— Ну, успокойся. — Его лицо вытянулось. — Я ведь принес завтрак, а не мышьяк. Разве тебе не нравится завтрак в постели?
Неважно, нравился или нет. Важно, что уже на третье утро я не управилась со своей работой, и я была вне себя от раздражения.
— Нет, не нравится. Я лучше встану.
— Извини, в другой раз буду знать, — отрезал он.
Я сразу же преисполнилась раскаяния. Какая же я грубиянка!
— Колин, я… — Поздно. Полный поднос стоял на стуле рядом со мной. Колин вышел и закрыл дверь.
Я отбросила одеяло и опустила ноги на пол. Я уже застегивала платье, когда услышала голос разума. Именно это и был эмоциональный подход, против которого предостерегал меня Адам! Энн наверняка бы так поступила. Я почти могла представить ее бросающейся к нему в объятия, льнущей к нему, делающей из мухи слона, которого трудно забыть. Уж чего я Колину не устрою ни сейчас, ни в любой другой раз, так это сцену. Это я твердо решила.
Вот так! То, что случилось — мелочь, и я так и буду к этому относиться, и на остаток дня буду вести себя холодно, но добродушно. Я решительно сняла платье и снова улеглась в постель. Что ни говори о принятых решительных мерах, но мое горло болело гораздо меньше, а голова была холодной и не болела совсем.
Когда я спустилась вниз, Колин уже вымыл посуду, Руфь вытирала ложки, а Йен бесцельно стоял у плиты. Я заговорила с ним, но он отвечал неохотно.
— В чем дело? — прошептала я Колину.
— Слишком много конфет, — громко ответил Колин. — У него не осталось места для завтрака.