— Не думаю, чтобы он их так много съел, — сказала я в защиту Йена и повернулась к нему. — Йен, тебе нехорошо?
Он обиженным тоном сказал:
— Нет, — и потом добавил: — Я не знаю.
У меня зародилось ужасное подозрение, имевшее отношение к моим собственным вчерашним симптомам, но когда я принесла градусник, Йен отодвинулся с обычным достоинством.
— Спасибо, Дебора, все в порядке. Мне это не требуется. — С той же вежливостью он обратился к отцу. — Папа, можно я немного посижу у тебя на коленях?
— О, пожалуйста, — рассеянно ответил Колин, и Йен сонно склонил голову ему на плечо. — Так удобно? — чуть насмешливо спросил Колин.
— Да, спасибо. Теперь не болит, — ответил Йен.
— Что не болит? — снедаемая беспокойством, резко спросила я.
Колин ответил за него.
— Могу предположить, что голова, горло и ноги. — Я впервые внимательно посмотрела на Колина, и то, что я увидела, мне совсем не понравилось. Такие же оплывшие глаза, как у Йена, и опавшие щеки. Я открыла рот и снова закрыла. Спокойно, Деб, не суетись, ему это не понравится. Спасибо, что в голову приходят вторые мысли: мои первые как будто всегда оказываются неподходящими.
— Кто-то еще съел слишком много конфет? — бодро спросила я.
— Я говорила, что валяние в снегу не доведет до добра! — заметила я напоследок, расстилая Колину постель.
— Очевидно, мы оба подхватили простуду, которой, по-твоему, не было у Руфи! — с таким же торжеством отозвался Колин.
У него не было высокой температуры, но нас беспокоило назначенное на вторник телевизионное шоу. До него оставалось только четыре дня и часть его должна была сниматься на воздухе.
— Они не могли бы найти замену? — предложил доктор.
— Без труда, — отозвался Колин, — но только через мой труп.
— Странно, — заметила я. — Я всегда считала благородной ту суету насчет того, что «главное — это спектакль». Но когда живешь вместе с этим, оно выглядит просто глупо.
— Возможно, но при моей работе без этого долго не проживешь, — иронически добавил мой пациент.
Стараясь уберечь его горло от инфекции, доктор посадил его на антибиотики, и он быстро поправлялся.
К Йену, который был простужен сильнее, было решено не применять сильнодействующих средств, и мы чинили его малыми дозами аспирина и микстурами. В отличие от своего близнеца, больной Йен был невыносим — беспокоен, требователен и непослушен настолько, что в воскресенье утром Колин, заслышав, как я в десятый раз поднималась наверх в ответ на очередной капризный зов, сам взялся восстановить порядок и перенес его к себе в кровать.
Вместо благодарности я почувствовала угнетающую неудачу.