— Я беременна.
Он перестал набивать трубку и просто посмотрел на нее.
— Беременна, — повторил он так, словно никогда не слышал этого слова раньше. Потом он сказал: — Ну, Фрэнни… это шутка? Или такая игра?
— Нет, папочка.
— Подойди-ка ко мне и сядь рядом.
Она послушно повиновалась.
— Это точно? — спросил он ее.
— Точно, — сказала она, а потом — в этом не было и следа наигранности, она просто ничего не могла с собой поделать — она громко разрыдалась. Он обнял ее одной рукой. Когда слезы понемногу начали иссякать, она задала вопрос, который беспокоил ее больше всего.
— Папочка, ты по-прежнему любишь меня?
— Что? — Он посмотрел на нее удивленно. — Ну да, я по-прежнему очень люблю тебя.
Она снова разрыдалась, но на этот раз он предоставил ее самой себе, а сам принялся раскуривать трубку.
— Ты расстроен? — спросила она.
— Я не знаю. У меня никогда раньше не было беременной дочери, и я толком еще не уверен в том, как это следует воспринимать. Это тот самый Джесс?
Она кивнула.
— Ты сказала ему?
Она снова кивнула.
— Ну и что он говорит?
— Он говорит, что женится на мне. Или заплатит за аборт.
— Женитьба или аборт, — сказал Питер Голдсмит и затянулся трубкой. — Малый не промах.
Она посмотрела на свои руки. Грязь забилась в небольшие морщинки на костяшках и под ногти. Руки леди выдают ее привычки, — услышала она внутри себя голос своей матери. Мне придется выйти из церковной общины. Беременная дочь. Руки леди…
Ее отец сказал:
— Я не хотел бы совать нос не в свое дело, но все-таки он… или ты… вы соблюдали какие-нибудь предосторожности?
— Я приняла противозачаточную таблетку, — сказала она. — Но она не подействовала.
— Ну тогда здесь нет ничьей вины, разве что ваша общая, — сказал он.
— И я не могу обвинять тебя в чем-нибудь, Фрэнни. В шестьдесят четыре забываешь, что такое двадцать один. Так что оставим разговоры о вине.
Она почувствовала огромное облегчение. Ощущение было немножко похоже на обморок.
— Твоя мама найдет, что сказать тебе о вине, и я не остановлю ее, но я не буду с ней заодно. Ты понимаешь это?
Она кивнула. Ее отец больше уже не пытался возражать матери. Только не вслух. Все дело было в ее язвительности. Он однажды сказал Фрэнни, что когда ей перечат, то ситуация иногда выходит из-под контроля. А когда ситуация выходит из-под контроля, то она может сказать такое, что зарежет человека без ножа, а пожалеет она об этом только тогда, когда будет уже слишком поздно залечивать рану. Фрэнни подумала, что, вероятно, много лет назад перед ее отцом стоял выбор: продолжать сопротивление, что неминуемо приведет к разводу, или сдаться. Он предпочел второе — но на своих собственных условиях.