Лорри принадлежали к старым фамилиям Миннеаполиса, чье благосостояние было подорвано войной. Миссис Лорри, ровесница Тома, принимала как должное то, что он присылал ей и ее дочери орхидеи и угощал шикарным обедом у себя на квартире: свежая икра, перепела и шампанское. Энни не разглядела его толком — он выглядел недостаточно ярким, как все старики в глазах молодых людей, — но она почувствовала его интерес к ней и исполнила для него все, чего традиционный ритуал требует от молодой красоты — улыбки, вежливость, подчеркнутое внимание в широко раскрытых глазах, и изящный профиль, показанный при самом выгодном освещении. На бале он танцевал с нею дважды, и хотя над ней подшучивали по этому поводу, она была польщена, что такой серьезный человек — теперь она уже не считала его просто стариком — выделил ее из общей массы. Она приняла его приглашение на симфонический концерт на следующую неделю, подумав, что отказаться было бы неприлично.
Было еще несколько подобных приглашений. Сидя рядом с ним, она кисла в теплой пене Брамса и думала о Рэнди Кембелле и других романтичных незнакомцах, которые могли бы появиться на горизонте в будущем. Чувствуя себя неприлично зрелой, однажды в полдень она почти спровоцировала Тома поцеловать ее на пути домой, но ей хотелось смеяться, когда он брал ее за руки и твердил лихорадочно, что влюбился.
— Ну как вы можете? — возражала она. — Вы не должны так говорить, это безумие какое–то. Я не буду больше встречаться с вами, сами же еще пожалеете.
Несколькими днями позже ее мать спросила ее, покуда Том ждал в автомобиле:
— Кто это, Энни?
— Мистер Сквир.
— Закрой дверь на минутку. Ты видишься с ним слишком часто.
— А почему нет?
— Ну, милая, ему же пятьдесят лет.
— Но, мама, в нашем городе трудно кого–нибудь встретить.
— Но ты не должна забивать себе голову какими–нибудь глупыми идеями относительно него.
— Не волнуйся. На самом деле он с каждым днем надоедает мне все больше и больше. — Внезапно она приняла решение: — Я не собираюсь видеть его больше. Я только не могу не поехать с ним сегодня.
И в тот же вечер, когда она стояла у дверей в объятиях Рэнди Кембелла, Том с его единственным поцелуем перестал для нее существовать.
— О, я так люблю тебя, — шептал Рэнди. — Поцелуй меня еще раз.
Их прохладные щеки и теплые губы встречались в ночной прохладе, и, глядя на ледяной месяц над его плечом, Энни знала, что она должна принадлежать ему, и, притянув к себе его лицо, поцеловал его снова, дрожа от страсти.
— Когда ты выйдешь за меня замуж? — шептал он.
— А когда ты — когда мы сможем это себе позволить?