Они возвращались домой из Сан–Пауло и заскочили в Студенческий клуб выпить чаю, вместе пробиваясь сквозь сугробы, преграждающие путь к обросшей инеем двери. Это была вращающаяся дверь; молодой человек проходил сквозь нее им навстречу, обдавая их ароматами виски и лука. Дверь провернулась за ними и вновь внесла внутрь молодого человека. Это был Рэнди Кембелл; лицо у него было красное, глаза смотрели уныло, но твердо.
— Привет, красавица, —сказал он, приближаясь к Энни.
— Не подходите ко мне, — слегка нахмурилась она. — От вас луком пахнет.
— Вы вдруг стали привередливы.
— Я всегда. Всегда была привередлива. — Энни отодвинулась от него назад к Тому.
— Не всегда, — сказал Рэнди неприятным тоном. Потом еще неприятнее и многозначительно глядя на Тома: — Не всегда. — Это замечание делало его частью враждебного мира, окружающего их. — Я просто хотел вас предупредить, — продолжал он. — Там внутри ваш мать.
Проявление ревности со стороны плохо воспитанного молодого человека задело Тома не больше, чем каприз ребенка, но это дерзкое предупреждение заставило его ощетиниться.
— Идемте, Энни, —сказал он бесцеремонно. — Мы зайдем туда.
С трудом оторвав взгляд от Рэнди, Энни последовала за Томом в большую гостиную.
Там было малолюдно; три женщины средних лет сидели около камина. Энни невольно отодвинулась от Тома, когда увидела их.
— Привет, мама… Миссис Трамбл… Тетя Каролина.
Две последние ответили; миссис Трамбл даже слабо кивала Тому. Но мать Энни без единого слова вскочила на ноги, глаза ледяные, рот плотно сжат. Какое–то мгновение она стояла, глядя на свою дочь; потом резко повернулась и вышла из комнату.
Том и Энни нашли столик в другом углу гостиной.
— Разве она не ужасна? — сказала Энни, тяжело вздохнув. Он не отвечал. — Три дня она не говорила со мной. — Внезапно она воскликнула: — О, люди могут быть такими мелочными! Я собиралась петь ведущую партию в шоу Младшей лиги, но вчера кузина Мэри Бетс, президент Лиги, пришла ко мне и сказала, что я не могу.
— Почему нет?
— Потому что представительница Младшей лиги не должна бросать вызов собственной матери. Как будто я непослушный ребенок!
Том смотрел на ряд кубков на каминной полке — на двух или трех из них было выбито его имя.
— Возможно, она была права, — сказал он внезапно. — Если я начинаю причинять вам вред, значит, самое время, чтобы остановиться.
— Что это значит?
Потрясение, прозвучавшее в ее голосе, пролило бальзам ему на душу, но он ответил спокойно:
— Вы помните, я сказал вам, что я еду на Юг? Что ж, завтра же и отправлюсь.
Они поспорили, но он настоял на своем. На следующий вечер на станции она плакала и прижималась к нему.