Пелагея Петровна открыла дверь, всплеснула руками и попятилась, увидев перед собой зеленое лицо Василия Макаровича.
В следующую секунду она заметила за спиной детектива племянника и бросилась к нему с распростертыми объятиями:
– Сереженька, мальчик мой, как же ты побледнел и похудел! Как осунулся! Тебя там мучили? Обижали? Морили голодом? Ну, ничего, я тебя откормлю, отмою… я приготовлю твои любимые блинчики с творогом… с вишневым вареньем…
– Вообще-то, Пелагея Петровна, – проговорил дядя Вася, деликатно прокашлявшись, – вы его не очень-то поощряйте блинчиками с вареньем. Это ведь он сам свое похищение задумал, на пару с приятелем… так что вы того… проведите с ним воспитательную работу. Вы все-таки заслуженный педагог…
– Что?! – Пелагея отодвинула Сережу и встала перед ним, защищая своей грудью от Василия Макаровича и выдвинутых им обвинений. – Я вам не верю! Мой Сережа на такое не способен! Он хороший, душевный мальчик! Вы на него клевещете!
– Серый, – дядя Вася повернулся к мальчику. – О чем мы с тобой говорили? Относительно вранья?
Сережа покосился на кухню, откуда доносились восхитительные запахи, затем перевел взгляд на дверь, за которой маячила желто-зеленая морда Бонни, тяжело вздохнул и проговорил:
– Вообще-то, тетя Поля, это правда, мы с Колькой Пустышкиным все придумали. Я очень приставку игровую хотел…
– Что?! Это правда? – Пелагея Петровна снова всплеснула руками. – Как ты мог! Ведь ты знал, что я буду переживать, волноваться… а записки… записки ты тоже сам писал?
– Сам, – признался Сережа, пристально разглядывая узоры паркета.
– Как ты мог! – воскликнула Пелагея Петровна еще более пылко. – Как ты мог перепутать частицы «не» и «ни»! Как ты мог пропустить запятые перед однородными членами предложения! И самое главное – как ты мог написать «оранжавый»!
– Как хорошо, – вздохнула я, вытянув ноги и отхлебнув воды из бутылки.
В бок тут же ткнулось что-то огромное и горячее.
– Ну на, получи! – Я плеснула из бутылки прямо в раскрытую пасть величиной с дорожный саквояж.
Бонни громко сглотнул, разлив воду, и задышал тяжело.
Жара упала на наш город еще в июле, а вот уж и пол-августа прошло, а она все не прекращается. Бонни полегче, чем другим собакам, – он короткошерстный, а каково какому-нибудь косматому бобтейлу или ньюфаундленду?
Я передвинулась подальше от Бонни, от него несло жаром, как от паровозной топки.
– Посидел бы спокойно в тенечке, – сказала я, – нечего носиться, в такую-то жару…
Бонни хмыкнул – посидеть он и дома может, а на прогулке надо общаться. Правда, жара выгнала из города всех: детей, взрослых, собак… Многие собачники гуляют ночью или рано утром. А мы сегодня припозднились, я проспала. На площадке, кроме нас, никого не было, и Бонни приуныл.