– Пока у нас нет никаких доказательств того, что Жаровкин занимался шантажом, – напомнил Владимир, натягивая свою одежду. – И вообще, если ты знаком с графиней Рихтер…
– Я ее видел всего раз или два, – отозвался Добраницкий, – по-твоему, это можно считать знакомством? Вот с ее кузиной Изабеллой я был… э… некоторое время знаком.
– И близко? – ехидно спросил Балабуха.
– Ближе, чем следовало бы, – вздохнул Август. – По правде говоря…
– Август, – вмешался Владимир, – если честно, нас сейчас не интересует кузина Изабелла. Скажи мне лучше вот что: по рассказу ключницы получается, что графиня – вдова и, так сказать, вполне свободная женщина. Чем ее можно шантажировать, чтобы вызвать такую реакцию?
– Понятия не имею, – пожал плечами Добраницкий. – Но все Бельские слегка не в себе. Я совершенно точно знаю, что панна Изабелла, к примеру, жила со своим учителем французского, но по ее виду ты бы ни за что этого не сказал. А после учителя французского у нее был лакей, а после лакея – повар, а после повара – не помню, кто еще, и когда родители решили выдать ее замуж…
– Август, – прервал его Владимир, – я очень ценю твои познания, но, ей-богу, сейчас нам надо подумать, что делать дальше. Одежду Жаровкина мы нашли, но мы до сих пор ничего не знаем об обстоятельствах его смерти, а между тем это может быть очень важно.
– А по-моему, вы знаете все, что вам нужно, – парировал задетый за живое поляк. – Он вляпался в какую-то скверную историю и был убит. Этого, по-моему, вполне достаточно, чтобы забросить ваш камень обратно в озеро, вернуться в Вену и съесть еще немного чудесных пирожных, потому что нигде в мире их не умеют готовить так, как здесь.
Говоря, он сделал несколько шагов прочь, но, видя, что друзья не следуют за ним, остановился.
– Мы никуда не пойдем, – сказал Балабуха, хмуря свои густые брови. – Потому что мы должны понять все до конца.
Владимир сосредоточенно размышлял, то и дело поглядывая на красивый, ко всему безразличный дом за запертыми воротами. Ах, Жаровкин, Жаровкин… В какую же историю ты влез? Кому помешал настолько, что эти люди не остановились даже перед тем, чтобы тебя убить? Графине фон Рихтер, урожденной Бельской? Или кому-то еще? Что вообще за человек эта графиня, если не считать сплетен о ее увлечениях и застрелившемся муже? Темно, темно, темно, как в… чернильнице.
Нет, Балабуха определенно прав: надо будет все прояснить.
– Антон Григорьич, – негромко спросил Гиацинтов, – пистолеты при тебе?
– Так точно, – ответил несколько удивленный гигант.
– Тогда пошли, – распорядился Владимир.