– Сейчас буду, – буркнул молодой офицер.
Весьма объемистый пакет, запечатанный чуть ли не десятком печатей, был торжественно передан ему из рук в руки в присутствии самого посланника, после чего нарочный объявил, что ему есть что передать господину офицеру с глазу на глаз. В глубине души Гиацинтов приготовился к самому худшему, однако нарочный лишь дал ему знать, что в Петербурге весьма довольны его усердием и что Чернышёв уже распорядился представить его и Балабуху к награде.
«За что? – угрюмо подумал Владимир. – За то, что я нашел одежду этого бедняги, да и ту не смог сберечь?»
Однако, нацепив на лицо приличествующее случаю выражение, он сказал, что благодарит министра, век не забудет, осчастливлен донельзя, ему не хватает слов, чтобы выразить свое… и т. д. и т. п.
Простившись с нарочным, Владимир вернулся к себе в комнату и, сломав печати, вскрыл пакет. Внутри оказалось довольно подробное досье на графиню Рихтер, в девичестве Бельскую, копия первого и единственного донесения Жаровкина в Санкт-Петербург, которое он успел отправить незадолго до рокового 20 апреля, инструкция к новому шифру, которую надлежало уничтожить, тщательно ознакомившись с ней, и собственноручная записка военного министра, состоявшая из целых трех фраз. В первой фразе Гиацинтова хвалили за усердие, во второй выражали надежду, что он будет действовать с надлежащей осторожностью и не повторит судьбу Жаровкина, а в третьей прощались с ним и желали ему всех благ и приятствий.
Отложив записку, Владимир принялся за изучение шифра. Запомнив все, что от него требовалось, он поднес бумажку к свече и жег ее до тех пор, пока пламя не коснулось его пальцев. Тогда он разжал их, и крохотный кусочек бумаги скользнул на стол. Гиацинтов подобрал его, убедился, что даже при желании на нем невозможно прочесть ни единого связного слова, и смахнул его на пол.
Покончив с шифром, Владимир кликнул посольского слугу, велел принести завтрак и стал внимательно читать копию первого и последнего донесения Жаровкина в столицу. После ничего не значащей официальной части – заверений в своем почтении и тому подобных вещах – следовало:
«Мне думается, я сумел отыскать нашего друга. По совести говоря, это было не так уж и трудно, ибо он не мог не броситься в глаза, и, кроме того, у него была на то особая причина, мимо которой я не мог пройти. Я расставил ему небольшую ловушку, и он попался, сам не подозревая об этом. Ежели бы дело было только в этом человеке, я бы доложил о нем куда следует, и на этом все бы закончилось; но благодаря случаю открыл я, что наш друг, хоть и фигура сама по себе довольно значительная, не ограничивается деятельностью, о которой нам стало известно. Однако то, что мне удалось узнать, нуждается в подтверждении, иначе даже ваше превосходительство, известный своей благосклонностью и великодушием, откажется мне верить. Поэтому я пока попридержу нашего друга и постараюсь выжать из него все, что возможно; надеюсь, что с божьей помощью мне это удастся. Как только что-либо прояснится, я непременно дам о том знать вашему превосходительству…»