«Какая чудесная ночь! — сказала тогда на Красной площади Люба. — Ребята! Вот увидите, эта ночь запомнится нам на всю жизнь!»
Куранты били четыре часа утра.
Люба на фотографии в самом центре. В петлице у неё маленькой ранкой краснеет гвоздика, подаренная первой учительницей.
Позже мне встретятся стихи, которые я всегда повторяю про себя, когда смотрю на эту фотографию.
Целовались, плакали и пели,
Шли в штыки и прямо на бегу
Девушка в простреленной шинели
Разбросала руки на снегу…
Рядом со мной, с краю на фотографии, стоят два моих лучших школьных друга — Серёжка и Витька. Серёжка жил на Сретенке, а Витька — на Чистых прудах. Но так часто в жизни я повторяю про себя строчки дорогой мне песни, что теперь и сам верю: Серёжка каждый раз опаздывал в школу, потому что бежал с Малой Бронной, а Витька, наоборот, жил рядом — на Моховой.
Есть у меня и другая фотография. Она стоит рядом. Вечер встречи в 46-м году. Тот же класс… Та же ученическая доска… Те, кто пришёл на этот вечер, в память о своих товарищах стоят на тех же местах, что и на выпускном вечере. Между многими чернеет ученическая доска. Нет Любы, нет Серёжки с Малой Бронной, нет Витьки с Моховой, нет комсорга-очкарика, нет Боцмана-второгодника, нет учителя физкультуры… А лица тех, кто пришёл на вечер, повзрослели на Отечественную войну. Позади нас четыре года войны, а впереди опять вся жизнь. Конечно, после войны каждый из нас строил свою жизнь как мог, как умел. Но каждый из нас всегда помнил об этих фотографиях и понимал — жить надо так, чтобы, подходя к ним, никогда не краснеть перед глазами Любы, Витьки, Серёжки, Очкарика и Боцмана…
Теперь многие из нас уже пенсионеры. На последнем выпускном вечере нас было ещё меньше. Почти все ветераны. Высокое, почётное звание… Ветеран!
А недавно ко мне подошла моя внучка. И сказала:
— Деда, купи мне кроссовки?
— А почему я?
— Потому что ты ветеран, деда!.
— Кто тебе, внученька, об этом сказал?
— Мама.
— А что же она сама меня об этом не попросила?
— А она боится тебя, деда. Ты же у нас сердитый. Ты воевал. А у нас в садике уже всем дедушки, которые воевали, кроссовки купили.
Ну, рассердился я, раскричался, валерианки выпил, а успокоиться не могу. «Что это значит? — думаю. — В садике все дедушки, которые воевали, кроссовки купили?»
Словом, не выдержал я, поехал в магазин. Взглянуть, правду ли родственники мои говорят?
Да-а, такую очередь я видел только раз. В Ленинграде. Только там все тихо стояли. А тут? Боже мой… Один, этак моего возраста, кричит: «Пропустите ветерана, товарищи! Я ветеран! Мне без очереди положено!» И рвётся, знаете, да так локтями работает, будто оборону противника прорывает.