Ну, схватил я его за шиворот.
— А ну кончай, — говорю, — хулиганить! Зачем людей толкаешь?
А он как закричит на всю очередь:
— Как вы смеете со мной так разговаривать? Я инвалид войны!
Я говорю:
— Если ты инвалид войны, зачем тебе кроссовки?
Он смутился, говорит:
— Я… я… Я нормы ГТО сдавать должен. У нас на предприятии всех заставляют. И вообще, что вы меня держите, пропустите, я под Курском ранен был.
Я говорю:
— Я тоже под Курском ранен был. Видишь, в одних окопах сидели. Не для того, чтобы в очереди за кроссовками подраться. Ты в чьей, — спрашиваю, — армии воевал?
А он словно не слышит, что я спрашиваю. Одно твердит и перед моим носом красной книжечкой машет.
— Я ветеран. Пропустите. Я жаловаться буду. Мне государство право дало без очереди всё покупать. А вы, — это он мне, — хулиган, а не инвалид! Ну, тут я не выдержал, схватил его в охапку и понёс к выходу:
— Ах ты вошь, — говорю, — тифозная! Тебе не государство право дало. Тебе люди это право дали. Из уважения к тебе. За то, что ты Родину защищал. Тебе, понимаешь? Тебе! А не детям твоим! И не внукам! Чтобы ты на них это право распространял… И этим правом, как им захочется, пользовался…
Старушка какая-то смотрит, как я его несу, говорит:
— Вот это верно, сынок. Так его! Он сегодня утром бельё женское без очереди брал…
В очереди шум, смех, все смотрят. Девушка говорит:
— Смотрите, смотрите! Ветераны дерутся! Наверное, кроссовки не поделили.
А одна молодая женщина другой, не стесняясь меня, говорит:
— Давно пора. Так им и надо! Недавно в кассу железнодорожную прихожу, а билетов нет. Я кассира умоляю. Поймите, к мужу еду. Служит он у меня. Ну, она и сжалилась. «У меня, — говорит, — ничего нет. Но! Вон видите, в том углу дядя Федя стоит. Это наш вокзальный ветеран. Вы ему пятёрочку сверху накиньте, он вам и возьмёт. Ему я имею право билет продать. Да вы не бойтесь. Он свой человек. Я ему сегодня уже двадцать билетов продала».
Обмер я от таких слов. А другая женщина ей отвечает:
— Это что! Я как-то на «Бонни М» пойти хотела, думала, может, бронь выкинут. А кассирша говорит: «Что вы?! Всю бронь на «Бонни М» ветераны выкупили!»
Застучало у меня сердце от таких слов.
— Ну, — говорю, — слыхал, негодяй, что ты позоришь? Слово «ветеран» ты позоришь! Ты и такие, как ты!
В это время милиция подошла. Отвели нас в отделение. Так что вы думаете? Липовый оказался он инвалид. Трамваем его ударило. Лет пятнадцать назад. Пьяного. В милиции его уже как облупленного знали. Старшина говорит: «К сожалению, теперь много таких стало. Откуда только документы берут? Отец мой подводник. Он во время войны руку потерял. Никогда он себя так вести не будет, как этот… И мы его никогда ни о чём не просим. Хотя иногда, честно говоря, так хочется… Впрочем, это неудивительно. Удивительно, что друзей-ветеранов у отца с каждым годом становится всё меньше, а в очередях — их всё больше?! Но вы не волнуйтесь. Мы этим ещё займёмся. Спасибо вам за помощь! Теперь он у нас так просто не отделается».