— До чего же я стала трусливой! Вы застигли меня врасплох… Вышли подышать свежим воздухом, дорогая Аннелета?
Несколько секунд Аннелета молча смотрела на Женевьеву, потом сказала решительным тоном:
— Не думаете ли вы, что сейчас самое время?
— Что, прошу прощения?
— Почему вы боитесь стать следующей, причем так сильно, что морите себя голодом?
— Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете, — сухо ответила молодая женщина.
— Вы знаете или полагаете, что знаете, причину убийства Гедвиги и почти смертельного отравления Жанны. И по этой самой причине вы опасаетесь за свою жизнь.
— Я не…
— Помолчите! Неужели вы не понимаете, что чем дольше вы будете молчать, тем настойчивее убийца будет стремиться устранить вас? И напротив, если я… если некоторые из нас доверятся друг другу, убивать вас станет бессмысленно.
Крупная слеза потекла по щеке сестры — хранительницы садков и птичника. Она пролепетала:
— У меня больше нет…
— Доверьтесь мне, это единственный способ защитить вашу жизнь.
Женевьева пристально смотрела на Аннелету. Она так хотела верить ей, но вместе с тем она боялась.
— Я… Я видела, как вы воровали мои яйца, очень много яиц. Сначала я до того возмутилась, что спрашивала себя, не следует ли рассказать об этом нашей матушке. Я колебалась. Спросила Гедвигу. И только потом, в скриптории, когда вы водили нашими туфлями по нагревальнику, я поняла, что мои яйца потребовались вам, чтобы устроить ловушку.
— Значит, Гедвига знала, что я… заимствую яйца у ваших кур, а поскольку она дружна с Жанной, вполне вероятно, что она рассказала ей об этом.
Женевьева нервно кивнула головой в знак согласия и срывающимся голосом прошептала:
— Это моя вина… Их отравили из-за меня.
— Разумеется, нет. Выбросите эту глупость из головы. Надо возвращаться, Женевьева. Надо возвращаться. К тому же вам следует поесть. Я расскажу о нашем разговоре матушке. Советую вам… Советую вам поговорить с несколькими сестрами, поведать им о своих страхах.
— Но отравительница… Я рискую довериться ей.
— Именно этого я и хочу. Если она задумала избавиться от вас, чтобы помешать вам сказать правду, она поймет, что вы опередили ее, и оставит свое намерение.
Женевьева расслабилась от облегчения. Она крепко обняла Аннелету. Сестра-больничная, смущенная таким выражением чувств, мягко освободилась от объятий и улыбнулась, как бы оправдываясь:
— Я не привыкла к подобным проявлениям дружбы.
Женевьева покачала головой и призналась:
— Я думаю, дорогая Аннелета, что многие из нас недооценивали вас. Это потому, что у вас такой свирепый вид, — добавила она, вздохнув. — Но вы, бесспорно, самая храбрая женщина из всех, кого я знаю, и самая умная. Мне просто необходимо было вам об этом сказать.