Вторая возможность была более банальной, но такой же смертоносной: речь шла о личной ненависти или зависти. В таком случае личность следующей жертвы будет труднее установить. Ей на ум пришла одна мысль, и Аннелета вновь стала читать книгу учета, проверяя даты последних взвешиваний. Она опять полностью исключила одну из маловероятных подозреваемых, Жанну д’Амблен. Порошок тиса могли украсть лишь за два дня до убийства Аделаиды, то есть тогда, когда Жанна была в отъезде. Так или иначе, выбор отравляющего вещества был удачным: противоядия просто не существовало. Симптомами отравления были тошнота, рвота, затем начиналась дрожь, кружилась голова. Вскоре жертва впадала в кому и умирала. Это открытие подтверждало выводы Аннелеты: убийца хорошо разбиралась в ядах… Если только у нее не было толкового советчика… Но кто ей мог советовать? Надо было размышлять, искать средства борьбы. Порошок тиса был горьким, значит, он мог остаться незамеченным лишь в очень сладком и пряном блюде. В пироге. Или — вершина преступного замысла — в другом горьком целебном настое. Жертва отравления не удивится горькому вкусу питья.
Аннелета трудилась еще целый час, складывая пузырьки и мешочки со смертоносным содержимым в большую корзину. Одновременно она пересыпала содержимое из одного мешочка в другой. Теперь шалфей занял место в мешочке для листьев аконита, остро-пестро — в мешочке для наперстянки, а вербена аптечная — в мешочке, предназначенном для daphne mezereum[48], чудесного кустарника с душистыми розовыми цветами, три маленькие ягоды которого могли убить здоровенного хряка. Если убийца воспользуется ими, она сможет похвалить себя за то, что вылечила свою жертву от кашля, колик или ломоты.
На губах Аннелеты Бопре заиграла улыбка. Она перешла к следующему пункту своего плана и сняла полотенце с ивовой корзинки с яйцами, которые стащила из курятника тайком от сестры — хранительницы садков и птичьего двора. Бедную Женевьеву Фурнье мог бы хватить апоплексический удар, заметь она, что пятнадцать ее дорогих наседок не снесли яиц. Яйца, которые Женевьева каждое утро собирала и пересчитывала, она рассматривала как доказательство действенности хорошего ухода за птицей и благоволения Господа к ее курятнику. Чем лучше неслись птицы, тем сильнее гордилась Женевьева, ставшая в конце концов похожей на довольную толстую индюшку. Аннелета поджала губы, укоряя себя: конечно, она поступила немного жестоко. Женевьева Фурнье была милейшей сестрой, но ее рассуждения о необходимости петь псалмы курам, гусям и индюкам, чтобы они набирали вес прежде, чем оказаться на их столе, надоели сестре-больничной, равно как и уткам, которым Женевьева силой впихивала зерно в клюв.