— Я слышал, что кое-какие дела попали в руки нашего атташе, — добавил Грибоедов.
— Мне ничего не известно об этом. Но я хорошо знаю Через верных и нелживых людей, что уничтожение бумаг крепко поспособствовало свирепости мятежа. Тот, кто боялся разоблачений, проявлял особую суровость, стремясь заслужить симпатию новых властей.
— Эти события окутаны тайной. Но нам-то что до того? Вольные каменщики совсем не собираются строить новые бастилии со рвами, подъемными мостами и безъязыкими сторожами. Вольность, особенно при первых шагах, можно утвердить только силой. У старого порядка более приверженцев, чем у нового, — сказал полковник Пестель. — И здесь возможна кровь.
— Я боюсь крови, — шепнул Чаадаев Бенкендорфу, когда они покинули ложу и неторопливо шли по Большой Морской.
Теплый вечер сгущал краски. Дома приобретали сказочный облик. То, что казалось днем привычным и узнаваемым, озаренное светом фонарей, изменялось совершенно, напоминая виденное раньше — все, вместе взятое. Эклектичность и сочетанность Петербурга под влиянием волнующей душу атмосферы переплавлялись в неповторимый стиль и действительно выглядели застывшей музыкой, как и архитектурные ансамбли в других великих городах.
— И это говоришь ты, который всю войну провел в седле? В скольких сражениях ты участвовал? — засмеялся Бенкендорф.
— Какое значение имеют прошлые битвы? — Чаадаев пожал плечами. — Я имел в виду другую кровь. Мятеж всегда дело рук недовольных, а недовольные, особенно если они прошли войну, не очень дорого ценят чужую жизнь.
Они распрощались. Утром Бенкендорф поскакал в Павловск к императрице Марии Федоровне. Он всегда испытывал неловкость, когда приходилось просить разрешения взять часть принадлежащих ему денег. Основной капитал лежал в кассе Воспитательного дома и приумножался, но не столь быстро, как хотелось. Последнее время он часто испытывал нужду. Средств недоставало, генеральское жалование было скудным, много приходилось тратить на служебные цели. А заботы о семье требовали немалых расходов. То, что оставил покойный генерал Бибиков дочерям и жене, Бенкендорф считал неприкосновенным.
Павловск после войны стал красивей. Его недавно отремонтировали и привели в образцовый порядок чудесный парк. Странно, но Павловск действительно чем-то напоминал саму Марию Федоровну. Мягкостью и чистотой линий, округлостью внутренних форм, приглушенным тоном стен и убранства: и милыми, радующими глаз деталями. Однако дворцовые постройки Павловска обладали какой-то силой и мощью, совершенно между тем деликатно утонченной, а не огрубленной и вычурной, нагло заявляющей о себе. Проекты, одобренные государем Павлом Петровичем, в натуре смотрелись абсолютно иначе.