— Обыкновенная, украинская. Подобных много. Перебейнос… и прочее. Но дело не в этом. Тут давно надо принять решительные меры.
— Я отдам приказ отыскать и арестовать капитана Гвардейского генерального штаба Никиту Муравьева. На него указывают как на главнейшего мятежника. Алексей Андреевич, уж с чьих слов не знаю, позавчера все утро твердил мне о заговорщиках, перечисляя фамилии усерднейших. Я не могу поверить в то! Милорадович твердит обратное. В Петербурге тихо, как никогда. Нужны хоть какие-нибудь доказательства! Если тронуть гвардию, обвинив того же Никиту Муравьева без оснований, что подумают о нас?! К чему это может повести? Где наша хваленая незыблемость? У кого искать совета? Коли военный генерал-губернатор, доверенное лицо покойного брата, уверяет что ситуация находится под контролем, как усомниться?! Ведь и ты, Александр Христофорович, в друзьях у Милорадовича ходишь — не так ли? А он человек опытный, герой войны и любимец брата.
— Он любимец двух братьев, — сказал Бенкендорф. — Что касается моей дружбы с Михаилом Андреевичем, то замечу — мы с ним в оценке происходящего не едины. Он на штык более полагается, чем на разумные и предупредительные меры.
Новый властелин тонко понимает роль, которую избрал для себя Бенкендорф.
— Я хотел от тебя это слышать. Я доверяю тебе, ты человек надежный, и полки, о которых болтают, не понаслышке знаешь. Поезжай к Милорадовичу сегодня. Надо все-таки ясно представлять, каковы его действия. Ты знаешь, что я первым присягнул Константину и что из того получилось? Переписка с Варшавой только запутала дело. Больше двух недель император Константин в столицу не едет. Что стоит за сим? Я решил действовать в соответствии с документами, оставленными покойным братом. Пусть будет переприсяга. Сенат, Синод и Государственный совет предупреждены.
— Государь! — воскликнул Бенкендорф. — Я весь ваш! Не сомневайтесь в правильности своих поступков. Письмо из Таганрога убедительно свидетельствует, что ни в ком, кроме вас, не видят более повелителя.
— Будь при мне, Александр Христофорович, я не струшу и не отступлю от правого дела. Спокойствие империи сумею обеспечить. Поезжай к Милорадовичу. Не мне тебя учить зачем. Жду от тебя хороших известий. Матушка тебе кланяется. Она вполне разделяет мой образ мыслей.
Они распрощались, и Бенкендорф уехал домой. Положение, конечно, становилось щекотливым. Великий князь Михаил в сомнении прав — трудно растолковать народу и гвардии необходимость переприсяги. Правильность упреков князя Голицына бесспорна. Зачем великий князь поспешил и прочих вовлек? Сперва надо было прочесть в Государственном совете манифест покойного императора и сопутствующие документы, а после принимать решение о присяге. Милорадович сторонник Константина и немедленного принятия присяги. Ни дня без властелина! Ни дня без императора! Корона для нас священна! Иначе возмущение от пущенных злоумышленниками кривотолков.