— У меня и ножа нет, да и силы, пожалуй, не хватило бы, так я здорово ослабел. Ах, Джим, должно быть, уже не жилец я на этом свете! Чего доброго, этот кусочек табака будет для меня последним!
Потом он продолжал:
— Ну, а теперь, капитан Гаукинс, исполняйте мои приказания, и мы скоро поставим шхуну в безопасное место!
Нам оставалось пройти всего каких-нибудь две мили, но вход на рейд представлял затруднения, и управлять рулем надо было очень осторожно. Впрочем, Гандс был отличным лоцманом, а я — послушным и расторопным помощником его, и мы отлично справились со всеми трудностями. В заливе нас со всех сторон окружила земля. Здесь было так же много лесу по берегу, как и в южной бухте, но только залив был длиннее и уже ее, напоминая рукав реки. Прямо против нас виднелся остов разбитого корабля, заросшего морскими растениями, на палубе его пустили корни целые кустарники, которые были теперь в цвету.
— Вот, взгляните сюда, — сказал Гандс. — Это как раз удобное место для того, чтобы посадить шхуну на мель: тихо и ровно, на дне чистый песок, а кругом деревья и цветы!
— А после можно будет сняться опять с мели? — спросил я.
— Отчего же нет? Надо только во время отлива занести канат на другой берег и обернуть кругом толстой сосны, а другой конец привязать к шпилю. Как настанет прилив, несколько человек должны взяться за канат и тянуть его, и шхуна сама выйдет из пролива. А теперь, мальчик, держи направо! Теперь немного налево! Держи крепче! Крепче!
Он отдавал приказания, которые я немедленно и в точности исполнял. Наконец я налег на руль, и «Испаньола», круто повернувшись, поплыла на низкий лесистый берег.
За последние минуты, занятый трудным для меня делом, я забыл следить за движениями Гандса и так заинтересовался новым положением шхуны, что, забыв о грозившей мне опасности, наклонился через борт и стал любоваться волнами, бежавшими из-под корабля. Но вдруг мною овладело безотчетное беспокойство. Может быть, до слуха моего донесся какой-нибудь легкий шум, или перед глазами моими промелькнула тень, но только я быстро обернулся назад и увидел Гандса уже на полдороге ко мне, он подкрадывался с ножом в руке.
Мы оба вскрикнули, когда наши глаза встретились: я от ужаса, он — от бешенства, что его замысел не удался.
В ту же секунду он бросился на меня, а я отскочил в сторону; при этом движении я выпустил из рук румпель, и тот ударил Гандса в грудь так, что он упал. Это спасло мне жизнь, потому что раньше, чем он успел встать на ноги, я бросился к грот-мачте и отсюда прицелился в него из пистолета. Но, к моему ужасу, выстрела не последовало — очевидно, порох отсырел во время моего морского путешествия. О, как раскаивался я, что не подумал об этом раньше и не переменил порох! Теперь я был совершенно безоружен перед этим негодяем.