Тэд этого не видел. Он не видел ничего, кроме страны его детства, каким-то образом превратившейся в тусклую, мертвую страну забытья. Он сидел перед пишущей машинкой, все глубже и глубже погружаясь в сумерки транса. И все же одна мысль оставалась ясной. Старая лиса Джордж мог заставить его сесть и начать нажимать клавиши Ай-Би-Эм, это — да, но что бы там ни было, он не станет писать книгу, и… если он удержится от этого, старая лиса Джордж или распадется на части, или просто-напросто сгинет, как пламя задутой свечки. Это он знал точно. Это он чувствовал.
Его рука теперь, казалось, билась в судороге, и он чувствовал, что если бы он мог ее видеть, она выглядела бы, как лапка персонажа мультиков — может быть, Братца Волка, — которого ударили кувалдой. То была не боль, а скорее ощущение, что я-вот-вот-сойду-с-ума, — такое бывает, когда начинает чесаться место, до которого никак не можешь дотянуться. Чешется не поверхность, а где-то глубже, и чешется так, что приходится стискивать зубы.
Но даже это ощущение казалось далеким и неважным теперь, когда он сидел за пишущей машинкой.
7
В тот момент, когда он включил машинку, чесотка исчезла, и… вместе с ней исчезло и видение воробьев.
Однако транс продолжался, и в центре его существовало какое-то четкое повеление: что-то необходимо было написать, и он ощущал, как все его тело вопиет ему же, чтобы он начал это делать, сделал и наконец покончил с этим. В каком-то смысле это было гораздо хуже, чем видение воробьев или чешущаяся ладонь. Эта чесотка исходила из самых глубин его сознания.
Он заправил в машинку лист бумаги и на мгновение замер, ощутив себя страшно далеким и потерянным. Потом он опустил пальцы в исходную позицию для печатания вслепую — на средний ряд клавиш, — хотя бросил печатать вслепую много лет назад. Пальцы дрогнули, а потом убрались — все, кроме указательных. Оказывается, Джордж Старк печатал точно так же, как и сам Тэд, — по-любительски, двумя пальцами. Ну, разумеется, — ведь машинка не была его стихией.
Когда он двигал пальцами левой руки, возникал отдаленный отзвук боли — и только. Его указательные пальцы печатали медленно, но потребовалось очень немного времени, чтобы на белом листе появилась фраза. Она была сухой и предельно краткой. Печатающий «шарик» повертелся и оттиснул прописными готическими буквами пять слов:
УГАДАЙ, ОТКУДА Я ЗВОНИЛ, ТЭД?
Неожиданно к нему вернулось зрение и окружающая реальность предстала перед ним в резком фокусе. Никогда в жизни он не испытывал подобного отчаяния и ужаса. О, Господи, ну конечно, это было так ясно, так очевидно.